Наши павшие нас не оставят в беде. Со Второй Мировой – на Первую Звездную! - Юрий Стукалин

Но благополучию мира не суждено было длиться долго. Чужаки из космоса набросились на человечество с небес. Дальнейшую историю я знал…

Пронзительный вой сирены разбудил меня в четыре утра. Едва я вскочил с кровати, экран на стене ожил, засверкал переливами визуального сигнала тревоги. Затем на нем высветилось время вылета. У меня было пятнадцать минут на сборы. Я быстро умылся, оделся и присел на край кровати. К своему удивлению, почувствовал сильное волнение. Мой первый самостоятельный боевой вылет на собственном катере! Посмотрел на ладони – пальцы чуть подрагивали. АП пискнул, оповещая о готовности завтрака, но я не прореагировал – еда не полезла бы сейчас в горло.

В коридоре увидел Вольфганга. Он стоял возле двери в свою комнату, поджидая меня. Немец тоже нервничал, хотя и старался не подать виду. Кивнули друг другу, молча пошли к стартовой площадке. Только уже у катеров я спросил его:

– Ты как?

Вольфганг облизнул пересохшие губы, проворчал нарочито бодро:

– Нормально. К бою готов.

Мы прекрасно осознавали, что этот первый вылет может оказаться для любого из нас последним. Я попытался ободряюще улыбнуться, похлопал немца по плечу:

– Удачи тебе.

– И тебе.

Устроившись в кресле пилота, еще раз осмотрел приборы. Все показатели были в норме. Оставалось сидеть и ждать команды к взлету. Пальцы мои теперь не дрожали. Как говорил мой инструктор по Ил-2, старший лейтенант Борька Федулов: «Поначалу ручки ходуном ходят, а как только в кабину залез и фонарь закрыл – все! У тебя такой впрыск адреналина в кровь, что мозги направлены только на выполнение конкретной задачи. Мандражу как не бывало».

Фонарем называли кабину летчика, состоявшую из двух частей: неподвижной и подвижной, сдвигающейся на роликах по бортовым рельсам. Вспомнив о ней, я невольно хмыкнул. Место пилота в современном катере ни в какое сравнение не шло с убогой, как мне теперь казалось, кабиной Ил-2. Здесь было просторно, удобно и даже уютно.

Экран на передней панели зажегся, на нем появилась подробная информация о боевом задании и координаты цели. Беспилотные самолеты-разведчики обнаружили недалеко от нашего сектора наземную базу чужаков. Она была построена недавно и пока еще плохо охранялась. Твари не успели подтянуть туда основные силы. Мы должны были не дать им закрепиться на данном участке.

Командование решило атаковать базу двумя шестерками. Выход на цель под прикрытием истребителей – штурмовка – отход на базу. Вот и вся задача. Наши катера были загружены бомбами под завязку, и это «добро» следовало скинуть на головы мерзких тварей, показав им, что мы тоже умеем воевать. Во главе обеих эскадрилий поставили нашего Ежи.

Прозвучал сигнал к началу операции, и первая шестерка вошла в стартовый коридор. Мы были следующими. Замерли на некоторое время, ожидая команды ведущего, и, когда в динамиках прозвучал голос Ежи: «Пошли!», дали газ, звеньями-двойками помчавшись по широкому, освещенному коридору, походившему на гигантскую трубу, уходящую вверх по наклонной. При нашем приближении клапан наверху раскрылся, и мы вырвались в небо.

Солнце огромным оранжевым пятном разгоняло темноту. День обещал быть жарким, погода, как и сообщал метеоцентр, благоприятствовала полету. Впрочем, для современного катера не существовало понятия «нелетная погода», он мог совершать рейды в любых погодных условиях, чего нельзя было сказать о моем любимом «горбатом». На том в штормовой ветер подниматься в небо было опасно, да и ночью на боевые задания редко ходили. Катера устойчивы, не бултыхаются при сильном ветре, а при плохой видимости на экране четкая картинка всего, что происходит вокруг – даже темной ночью, когда хоть глаз коли, все видно, как днем. Так что метеоцентр, предсказывающий температуру с точностью до градуса, а порывы ветра до метра в секунду, нам особо сейчас и не нужен, а вот «горбатому» бы очень пригодился. В нашем прошлом такие датчики ценились бы на вес золота, многие жизни можно было спасти, умея так предугадывать погоду.

На Ил-2 я порой не знал, во что вляпаюсь в следующие час-два. Можно было вылететь тихим солнечным утром, а вернуться в сильный штормовой ветер, и узнавал я об этом лишь тогда, когда мой самолет вдруг сносило с посадочной полосы мощным порывом. Поэтому в явно плохую погоду мы не летали и проводили время за шахматами, картами или просто отсыпаясь. Правда, иногда, отправившись на штурмовку, неожиданно попадали в грозовой фронт, а в таком дерьме не то что цель – своих самолетов не видно. Но задачу следовало выполнять, возвращаться с полным боезапасом нельзя. Иначе нарвешься на «беседы» с Особым отделом, да и детонация при посадке могла случиться. Хоть на пустое поле отбомбись!

До цели идти нам было минут двадцать. Предстояло сделать большой крюк, чтобы враги не поняли, из какого сектора мы к ним нагрянули.

– Набрать высоту до семи километров. Всем держать строй! – резко скомандовал Ежи, а потом более спокойным тоном попытался подбодрить нас: – Впереди нас идут беспилотные модули, которые будут глушить их радары. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Мог и не говорить, каждый из нас видел их сейчас на своих экранах. Небольшие, похожие на снаряды с крыльями и хвостом капсулы, эдакие миниатюрные самолетики. Они дистанционно управлялись с базы и обычно выполняли разведывательные функции. Я однажды поинтересовался у Ежи, почему нельзя их использовать для более конкретных задач, например для торпедирования врага. Ведь не гибли бы пилоты, можно было спасти многие жизни.

– Пробовали, но у тварей имеется какая-то защита, – помрачнев, ответил Ежи. – Чужаки сбивают модули на подлете. Поэтому беспилотники – наши маленькие помощники, и только. Они могут сделать съемку объектов издалека либо подавлять некоторые частоты. На большее пока не способны.

Мы приближались к зоне боевых действий. Пока шли, я видел на экране разрушенные города. Выжил ли в них кто-нибудь? Странно, но я ни разу не слышал, чтобы устраивались спасательные операции по вызволению гражданских. Ведь наверняка кто-то из людей прячется по разбомбленным подвалам, не могли все погибнуть.

– Подходим! Пока чисто! – раздался голос Ежи. – 132-й, 205-й – идем за мной на штурмовку. Остальные прикрывать!

«Сто тридцать второй» – мой катер. Никогда не любил цифровые обозначения машин. Было в этом что-то безликое. Ведь во время полета ты сливаешься со своим самолетом в одно целое, становишься с ним единым организмом. Каждый летчик давал своей машине какое-нибудь имя или прозвище. Я свой Ил-2 называл «старичком», и тот полностью оправдывал это прозвище. Он был не новым, в полете ворчливым, постоянно что-то в нем барахлило. То «сидор»[1]заедает, и дергаешь его нещадно, то рули высоты и направления заклинит. Никогда не знал, что забарахлит в нем в следующий момент, а все равно любил его. Часто самолеты приходили с заводов с недоделками и дефектами, но мы не жаловались, понимали. Ведь на заводах, не щадя своих сил, работали женщины и дети. А фронту требовалось много самолетов, потери были огромными.