За степным фронтиром. История российско-китайской границы - Сёрен Урбански

1915 и 1920 годами регион фактически оставался под совместным контролем России и Китая[328]. Соглашение также оказалось серьезной неудачей в борьбе коренного населения за независимость. Так же как российские власти позабыли о Тохтого, когда тот потерял для них возможную стратегическую ценность, сейчас голоса хулун-буирского автохтонного населения были слышны ровно настолько, насколько они служили российским стратегическим интересам.

Таким образом, неудивительно, что, несмотря на это соглашение, выведшее Хулун-Буир из независимой Внешней Монголии, борьба за самоопределение продолжилась там и после 1915 года. Возможно, наиболее значимой фигурой в этой борьбе стал Бабуджаб[329]. Родившийся в 1875 году, он возглавил восстание харачинов – субэтнической группы в восточной Внутренней Монголии. Борьба за независимость Бабуджаба получила больше внимания современников и историков, чем восстание Тохтого, который с 1911 года жил во Внешней Монголии, где пристрастился к опиуму и, после ареста большевиками, погиб в 1922 году[330]. После отмены независимости Бабуджаб будоражил Хулун-Буир и его непосредственных соседей – Внутреннюю Монголию и Халху[331]. В 1917 году остатки войск Бабуджаба снова заявили о себе. Однако в ходе последней кампании его репутация трансформировалась до роли обычного разбойника. В мае 1917 года, после того как харачинские бандиты выгнали Шеньфу и других ненавистных дауров из их домов в окрестностях Хайлара, они вошли в монгольскую часть города. Там они разграбили все китайские магазины, административные здания и собственность монгольского фудутуна, а также дома даурской олигархии. Коренное население вновь управляло Хулун-Буиром, но на сей раз в режиме террора. Только в сентябре 1917 года солдаты российского гарнизона остановили харачинов. В январе 1918 года китайский президент Юань Шикай обещал пострадавшим денежную компенсацию. Спустя месяцы насилия дауры вернулись в Хайлар[332].

Только после российской Гражданской войны позиции России вдоль китайской границы ослабли[333]. 28 июня 1920 года, когда Россия больше не могла гарантировать самоуправление коренного населения, соглашение, определившее условия управления Хулун-Буира 1915 года, было отозвано, а китайский президентский указ окончательно отменил независимость региона. Хулун-Буир вновь вернулся под административный контроль провинции Хэйлунцзян. Руководство провинции поступило мудро, разрешив монгольскому фудутуну продолжить управление местными делами знаменного населения в Хулун-Буире. Таким образом, монголы еще могли сохранять самобытную структуру местного управления внутри Республики Китай[334].

«ДИКОСТЬ НРАВОВ»: ТЕМНАЯ СТОРОНА СТАНЦИИ МАНЬЧЖУРИЯ

В изменчивой атмосфере поздних цинской и романовской монархий, свергнутых революциями 1911 и 1917 годов соответственно, и в годы последовавшей Гражданской войны различные силы соперничали не только за влияние на кочевые народы далекого аргунского фронтира, но также и за влияние на космополитическое население поселка Маньчжурия. Приграничные поселения часто становились рассадниками преступности. Станция Маньчжурия в бурные революционные годы не стала исключением. Русско-японская война 1904–1905 годов привлекла на маньчжурскую границу всевозможные подозрительные элементы с других окраин Российской империи и Китая. Освобожденные ссыльные из Нерчинска и с Сахалина смешались с уволенной прислугой, железнодорожниками и разорившимися торговцами. Как сообщали правительственные сообщения: «Здесь поневоле временно задерживались и часто оседали те лица, кои по недостатку средств или за неимением паспортов не могли тронуться в дальнейший путь как из России в Маньчжурию, так и в обратном направлении»[335].

Широкая общественность, подогреваемая местной прессой, вскоре возложила вину за происходящее на кавказцев. Мелкие преступления, такие как ограбления и взломы, происходили повсеместно, даже убийства не были редкостью. Полиция часто оставалась безучастной, а обычные жители становились жертвами. Кто-то был застрелен и задушен группой осетин. Другой человек по фамилии Суровецкий, торговец швейными машинами, был убит в собственном доме сентябрьской ночью 1905 года. Убийцы забрали деньги и другие ценности. Местные жители требовали усиления присутствия полиции, но сотрудники местной полиции, как сообщалось, не обладали должной дисциплиной[336].

Большинство русских и китайских жителей ст. Маньчжурия жили в этнически сегрегированных районах и редко общались друг с другом в повседневной жизни. Тем не менее удивительно, что, несмотря на напряженность, вызванную соперничеством Санкт-Петербурга и Пекина, китайцы редко становились пугалом в общественном российском дискурсе о преступности в поселке. По сравнению с другими полуколониальными городскими пространствами на Северо-Востоке Китая, здесь китайцы избежали роли козла отпущения. Русские считали, что китайцев, промышляющих воровством, интересовали строительные материалы из заброшенных домов или общественная собственность, например уголь в железнодорожных складах. Однако подобное «самообеспечение» не было редкостью и для самих русских. Случайные конфликты русских и китайцев на ст. Маньчжурия разворачивались на самом дне общества – они ссорились по поводу украденного угля, дров или из-за оплаты перевозки багажа на железнодорожной станции. Обычно в таких конфликтах уязвимой стороной оказывались китайцы[337].

Станция Маньчжурия превратилась в очаг преступности национального масштаба для России, когда в 1908 году были ограблены почта и телеграф и было украдено 210 тыс. рублей. После этого набега военный губернатор Забайкальской области описал поселок как «рассадник» преступности, откуда она распространяется по всему Забайкалью. В письме, отправленном в полицейское управление Министерства внутренних дел в Санкт-Петербурге, он пришел к мрачному выводу:

Хроника преступлений, совершаемых на ст. Маньчжурия, конечно, лучше всего показала бы, какие элементы находят там приют и насколько энергично преследуются они местной полицией… Еще более громадно число грабежей и убийств в самом поселке Маньчжурии. Точных сведений о них я не имею. На основании частных сведений могу привести лишь некоторые. Например, 1) вооруженное нападение на почтовой поезд, отправившийся со ст. Маньчжурия на Харбин, вблизи этой станции, с ограблением почтового вагона, 2) нападения на аптеку Подлясокого, 3) квартиры Пахатинского, 4) Партина; 5) ряд зверских убийств, с ограблениями. Наконец, 6) убийство полицейского надзирателя Мержинского. Во всех случаях, кроме последнего, действовали целые шайки разбойников. Но преступники ни в одном из них не обнаружены[338].

Офицеры полиции, рекрутируемые из Заамурской пограничной стражи, которые охраняли КВЖД, не могли противостоять этой волне преступности. Посты их были расположены только в административной деревне, вдали от частных районов поселения, которые по-прежнему охранялись нечастыми и беззащитными патрулями.

Многие характеристики поселка были типичными для поселений с большим числом приезжих, в основном мужчин: бурная ночная жизнь, проституция, азартные игры и места, предназначенные для употребления алкоголя. На ст. Маньчжурия насчитывалось около двухсот продуктовых и алкогольных магазинов, торгующих разливным пивом, восемь таверн, около десяти ресторанов с «частными комнатами» и до тридцати столовых, чаще всего расположенных вокруг базаров, предлагающих дешевую выпивку и женщин для развлечения клиентов. Большинство этих учреждений были открыты круглосуточно, обычно они были переполнены посетителями и регулярно привлекали преступников[339].

Уровень преступности начал падать, когда в 1910 году только избранная общественная администрация арендовала специальные наблюдательные посты, обзирающие частный поселок. Служащие этих постов могли обратиться за помощью к особым патрулям, которые незамедлительно прибывали при первых признаках опасности. Железнодорожная полиция и особая китайская полиция, ответственная за китайских подданных, поддерживали регулярные силы[340]. После особенно жестокой драки между посетителями столовой при базаре в пасхальную неделю 1911 года поселковый совет задумался о том, как решить проблему проституции на станции. Два посетителя напали друг на друга, один из них размахивал топором, другой бросал стеклянные бутылки, одна из которых случайно чуть не убила игравших на улице детей. Члены совета в ходе оживленного обсуждения единогласно решили запретить предоставлять подобные услуги мужчинам младше сорока лет. Также было запрещено трудоустраивать проституток в столовых и ресторанах. Поселковый совет в сотрудничестве с полицией и медицинским комитетом начали поиски подходящего для секс-индустрии места в поселке[341].

С началом Первой мировой войны станция Маньчжурия вновь оказалась атакована организованными преступными группами, которые совершали налеты на жилые дома, магазины и склады, вынуждая горожан оставаться дома, владельцев закрывать свои магазины, а общественную администрацию обеспечивать своих служащих оружием после наступления темноты[342]. Маньчжурская криминальная история показывает, что преступления по большому счету совершались внутри сообщества российских подданных и редко пересекали границы, разделяющие национальные группы.

ГОЛОСА КУПЛЕНЫ, НАЛОГИ НЕ УПЛАЧЕНЫ: ОПРЕДЕЛЕНИЕ И ОСПАРИВАНИЕ ГРАНИЦ