Эта ласковая земля - Уильям Крюгер

Моз показал: «Навалимся на него?»

Но мы были слишком заняты едой, а Гроза Кабанов закупорил бутылку и сказал:

– Зачем эти знаки руками?

– Он не может говорить, – сказал я.

– Что? Немой?

Я ненавидел это слово. Я знал его значение, но оно всегда звучало как оскорбление.

– Ему отрезали язык.

– Кто?

– Он не знает. Это случилось, когда он был маленький.

И тут Гроза Кабанов меня удивил.

– За такое надо сечь кнутом и вешать, – сказал он.

Когда мы прикончили яичницу и картошку, Эмми забрала миску и наши ложки. Как и прошлым вечером, Гроза Кабанов положил перед дверью в амуничник тюк сена, зажег фонарь и приказал:

– Сыграй на гармонике, мальчик.

– «Долину Красной реки»?

– Что-нибудь быстрое.

Я заиграл «Скачки в трущобах», энергичную мелодию. Следом я сыграл парочку более старых. Пока я играл, Гроза Кабанов часто прикладывался к своей бутылке и скоро уже притоптывал ногой в такт музыке. Этот мужчина обращался с нами грубо, не улыбнулся ни разу за то время, что мы были у него, но музыка отыскала путь под эту прочную, колючую броню и затронула в нем что-то мягкое и более человечное.

Когда я закончил последнюю песню, Гроза Кабанов оценивающе глянул на свою бутылку, которая почти опустела, и заткнул горлышко пробкой. Я понял, что он готов заканчивать вечер.

– Сколько вы заплатили за этот самогон? – спросил я.

Его единственный здоровый глаз смотрел на меня с подозрением. – Семьдесят пять центов? Доллар?

– Доллар с четвертью, – наконец сказал он.

– И как?

– С тем же успехом мог бы пить керосин.

Я выбил слюни из гармоники и убрал ее карман рубашки.

– Я знаю, как добыть вам лучший кукурузный спирт, который вы когда-либо пробовали, – сказал я. – И это не будет стоить вам практически ничего.

На следующее утро одноглазый оставил нас с Мозом работать в саду, а сам уехал на грузовике вместе с Альбертом. Он пригрозил сдать нас шерифу, если мы его ослушаемся. Как только он уехал, я бросил свои грабли, сказал Мозу продолжать косить и повернулся к дому.

Моз схватил меня за руку и показал: «Что ты делаешь?»

– Иду искать Эмми, – сказал я.

Моз покачал головой и показал: «Он побьет ее. И тебя».

– Я должен убедиться, что с ней все хорошо. Но ты должен продолжать работу, иначе он увидит, что ты отлынивал.

Моз горячо замотал головой.

– Моз, мы должны узнать про Эмми. И если мы собираемся выбраться отсюда, нам надо узнать все возможное и про него тоже.

«Что, если он вернется? – показал Моз. – Поймает тебя?»

Я пнул ведро с водой, так что оно опрокинулось.

– Я скажу ему, что ходил за водой.

Я видел, что Мозу это не нравится и что я его не убедил, но наконец он отпустил меня.

Дверь в дом была заперта, но окна были подняты. Гроза Кабанов не удосужился вставить сетки, так что я с легкостью проник внутрь. Я ожидал свинарника, но удивился царящему внутри порядку. Подозреваю, что подобно тому, как нас заставили работать в саду, Эмми заставили работать здесь. В центре просторной гостиной стояла большая пузатая печка, источник тепла в доме зимой. Я стоял в кухонном уголке возле стола с тремя стульями. Диван отделял гостиную от небольшой зоны, где стояла пара старых мягких кресел с высокими спинками. Между креслами на столике, лак с которого слез почти до дерева, стояло то, что в те дни называлось фермерским радио, работавшим на батарейках. У Германа Вольца было такое в столярной мастерской, и он разрешал нам слушать музыку во время работы. Еще одно такое было дома у Фростов, и иногда после работы миссис Фрост разрешала нам послушать «Дни в долине смерти», «Вечерний час» или шоу Гая Ломбардо с Бернсом и Алленом[16].

Из гостиной вели две двери. Я толкнул первую. За ней оказалась скудно обставленная спальня: незаправленная кровать, комод, умывальник с большим эмалированным тазом и опасной бритвой и простое круглое зеркало над ним. На комоде стояла фотография в красивой деревянной рамке. На фото Гроза Кабанов сидел рядом с женщиной на диване в главной комнате. На коленях у мужчины устроилась девочка с косичками, примерно одного возраста с Эмми и, более того, очень на нее похожая. Гроза Кабанов и женщина выглядели очень серьезными, а девочка улыбалась.

Я толкнул дверь во вторую комнату. Заперто. Я встал на колени и посмотрел в замочную скважину, но ничего не увидел.

– Эмми? – тихонько позвал я.

Сначала я ничего не слышал, а потом что-то зашуршало, так Фариа шмыгал по полу тихой комнаты.

– Оди? – раздался из-за двери голос Эмми.

– Ты в порядке?

– Оди, выпусти меня.

– Дай мне минуту.

Вскрыть такой замок легче всего. Я порылся на кухне и нашел длинный обойный гвоздь и кусок проволоки, который загнул с одного конца. Я вставил гвоздь в скважину, потом изогнутую проволоку, и в ту же минуту дверь открылась. Эмми выбежала и бросилась мне на шею. На ней все еще было вчерашнее платье.

– Он тебя не обижал? – спросил я.

– Нет, но я не хочу оставаться здесь. Мы можем уйти?

– Пока нет, Эмми. Это опасно.

– Но я хочу уйти.

– Я тоже. И мы уйдем, просто не сейчас. – Я опустился на колени, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. – Он плохо с тобой обращается?

Она покачала головой.

– Просто он очень грустный. По ночам плачет, и когда я это слышу, мне тоже хочется плакать.

Я встал и вошел в комнату Эмми. Кровать была маленькой и аккуратно заправленной. В комнате было душно, и я увидел, что Гроза Кабанов приколотил раму единственного окна намертво. Работа выглядела свежей, и я понял, что это было сделано специально, чтобы Эмми не сбежала. На полу стоял небольшой сундучок цвета зеленого яблока, и, открыв его, я увидел, что он наполовину заполнен аккуратно сложенной девчачьей одеждой – платьями и всяким таким. В углу стоял детский стульчик, на котором сидела Тряпичная Энн[17] и смотрела на меня черными пуговичными глазами.