Оранжевый - хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме - Пайпер Керман

– С чего это им дали такие здоровенные крекеры? – спросила меня соседка по блоку Б, ступая на зыбкую почву веры. – Они бы с желе отлично пошли.

Встряхнув накрученной на бигуди челкой, Нина окунулась в воспоминания о прошлых Песахах.

– Когда я сидела в Райкерсе[7], там только маца и была съедобная, – произнесла она, задумчиво покручивая сигарету между пальцами. – С паштетом – пальчики оближешь.

В этом году мне не нужно было разрываться между седером семейства Ларри и собственными пасхальными традициями. А жаль – мне нравилась история о десяти казнях египетских.

Команда Поп превзошла себя в приготовлении пасхального ужина. Он оказался весьма обильным, настоящим весенним чудом. Меню было таким: печеная курица и капуста с удивительными клецками, такими плотными, что ими можно было убить, острые фаршированные яйца и свежие овощи в салат-баре. На десерт мы получили фирменное блюдо Натали – сладкое гнездо: жареную тортилью, наполненную пудингом и покрытую покрашенной в зеленый цвет кокосовой «травой», в которой лежали желейные конфетки-«яйца» и разноцветный зефир. Я просто смотрела на это произведение искусства, не веря своим глазам, а все вокруг с аппетитом поедали свои порции. Мне не хотелось есть такую красоту. Мне хотелось покрыть ее лаком и сохранить навсегда.

Сразу после Пасхи Нина отправилась в тюрьму с высоким уровнем безопасности на реабилитационную программу. Я знала, что мне будет ее не хватать. Она неделями вязала какой-то шарф, а я все давала ей советы. «Какой теперь цвет?» – спрашивала она, вытаскивая солидную коллекцию небольших мотков пряжи, которую ей удалось собрать. «Сиреневый! – отвечала я. – А теперь зеленый!»

На реабилитационную программу одновременно отправлялись восемь женщин, и их готовили всем лагерем. У них забирали всю контрабанду, покупали им новые вещи в магазине и нагружали их различными закусками и сообщениями, которые нужно было передать тем, кто сидел в более суровой тюрьме. Казалось, их отправляют в какой-то страшный летний лагерь.

Нина переезжала совсем недалеко, ведь здание тюрьмы за тройной оградой находилось от нас всего в нескольких сотнях ярдов, но эти ярды были все равно что тысячи миль. Я могла больше никогда ее не увидеть.

Когда ее вещмешок вместе с мешками семи остальных женщин погрузили в фургон, я обняла ее.

– Нина, спасибо тебе за все.

– Шарф для тебя, Пайпер! Я его закончу!

Поп плакала.

Вскоре Нина уехала, и я почувствовала горечь потери. Она стала моей первой тюремной подругой, но теперь мы никак не могли поддерживать связь. В тюрьме все время думаешь о людях, которых нет рядом. И некоторые из них живут недалеко, фактически в соседнем здании – я знала с полдюжины женщин, сестры или кузины которых сидели в тюрьме с высоким уровнем безопасности. Однажды, возвращаясь после обеда на работу, я заметила Нину сквозь щелку в задних воротах тюрьмы и принялась подпрыгивать и махать руками. Она увидела меня и тоже помахала. Патрулировавший периметр тюрьмы пикап резко остановился между нами. «А ну прекратите это дерьмо!» – крикнул сидящий внутри надзиратель.

Поп, которая не один год провела «внизу», прежде чем ее перевели в лагерь, передала множество сообщений своим подругам, все еще остававшимся за забором. Поп жила в блоке А, в «предместьях», и у нее в отсеке стоял огромный шкафчик, вдвое больше наших с Натали. В нем лежало множество ее любимых вещей – еда вроде консервированной ветчины, которую уже не продавали в тюремном магазине, старая одежда, которой уже ни у кого не было, и главное – духи. Она любила смешивать запахи – капельку «Белых бриллиантов» и капельку «Опиума». Собственная композиция. Eau de Pop. «Мне немного осталось, – сказала она, выбирая несколько драгоценных контрабандных кружевных лифчиков, чтобы отправить их в тюрьму подруге. – Зачем мне все это? В январе я поеду домой и куплю кучу новых красивых бюстгальтеров для своих прелестей!»

Поп была неисчерпаемым источником удивления, загадок и откровений. Тогда я этого еще не знала, но Нина свела меня с женщиной, которая во всех смыслах слова помогла мне отмотать свой срок, которая опекала меня, когда это было необходимо, и велела мне собраться и сжать кулаки, когда не оставалось другого выбора. Сначала она смотрела на меня довольно скептическим взглядом. Но когда я притащила из мастерской строительной службы деревянную доску, чтобы положить ей под матрас для поддержки спины, ее мнение обо мне значительно улучшилось. Спасала и моя способность выполнять ее всевозможные просьбы. Но окончательно завоевать сердце Поп мне удалось своим зверским аппетитом и любовью к ее стряпне и ее историям.

На воле Поп жила сумасшедшей жизнью. Она попала в США из России, когда ей было три года, а в восемнадцать лет ее выдали замуж за русского гангстера. Их совместная жизнь включала блестящую роскошь Нью-Йорка эпохи диско в 1970-х и 1980-х и несколько лет в бегах от федералов. «Федералы всеми силами пытались нас засадить… Мой муж лишь смеялся над их попытками. Но если ты им очень нужен, они все равно тебя поймают. Они никогда не сдаются». Ее муж сидел в тюрьме где-то на юге, а дети уже давно выросли. Она потеряла все, но смогла провести двенадцать лет за решеткой, не сойти при этом с ума, да еще и умудриться устроить все лучшим для себя образом. Поп была коварной и энергичной. Она была доброй, но могла быть и беспощадной. Она знала, как использовать систему и не позволить себя сломать. Хотя федералы не оставляли попыток.

Дети навещали Поп каждую неделю вместе с другими членами ее семьи, которые при визитах говорили по-русски. В стандартной защитной униформе Поп появлялась только в комнате свиданий. В остальное время она всегда носила клетчатые штаны и бордовый халат с вышитым на груди белыми нитками именем, а волосы прятала под сеточкой. Перед встречей с семьей она всегда сооружала прическу и наносила на лицо косметику, что делало ее очень женственной, даже кокетливой.

Все, кого регулярно навещали, как правило, держали один комплект формы специально для визитов – он хорошо сидел, всегда был отглажен и чист, а иногда даже подогнан по фигуре. Изменять униформу было против правил, но это никому не мешало искать способы сделать дерьмовую мужскую одежду хоть чуточку привлекательнее и женственнее. Некоторые женщины заглаживали складки на спине просторных, прямого кроя рубах. Все знали, кто из заключенных умеет шить, и расплачивались за подгонку униформы товарами из тюремного магазина. Испанские цыпочки предпочитали, чтобы штаны были совсем в облипку. Мне не передать, в какой восторг я пришла, когда кто-то отдал мне желанные для каждой заключенной брюки, ушитые в талии и зауженные у лодыжек. Они были довольно потерты на бедрах, но когда я собиралась на свидания, все соседки одобрительно цокали языками. «Ого, Пайпер! – одобрительно восклицала Делишес. – Просто отпад!» Ларри был согласен с ними и чуть не пустил слюну, когда я впервые появилась перед ним в тех узких штанах.