На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева

голоса. «…Не боись, Фредди, всё будет в порядке…», «Нет перца…», «Там барбариса много…», «…Не видели мы никого…» О, чёрт, дьявольщина! Что же они сделали?! Как Крыса подпустил их, не пристрелил сразу, отдал карту?.. Ну, не может этого быть! Чтоб они Крысу… С чего парни вообще в это полезли? Он же им ни слова, ни звука. И там же мины… Мины?! Значит… больше некому… Нет! Голова крýгом. Но вот же она. Его карта. Крыса требовал за неё шестьсот восемьдесят тысяч… А записка… Его же заставили тогда писать какой-то дурацкий текст и подпись. DM. Подпись? Так это же… это инициалы. Ди… Нет! И про себя не надо. А текст… Как там было? Всё путается. Его блокнот и ручка у русских. «Там барбарису много…» Шляпы и волосы в барбарисовом соке… «Чисто сработано». Русский, заставивший их метать ножи… Черти с дьяволами, хватит! Голова лопнет!

Фредди шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы. Огляделся. Эркин уже зашил сапог, убрал инструмент и расстилает своё одеяло, собираясь ложиться. Андрей закончил точить нож и безмятежно допивает свою кружку. Сейчас Эркин погонит его мыть посуду. Нет, сам пошёл. Его самого парни в упор не замечали. Будто были вдвоём у костра. Спрашивать бесполезно. Они ничего не скажут. Никому. И ему тоже. Ну, что ж… Фредди снова посмотрел на зажатую в руке карту. Вся его жизнь до Уорринга. А потом… А Крыса ему угрожал, что следил за ним. Блефовал? Посмотрим.

Парни спали. По очереди вставали и уходили к стаду. Возвращались, снова ложились и засыпали. А Фредди сидел у костра, курил и читал свою карту.

Крыса не блефовал. Все его дела, все выполненные заказы, номера счетов, на которые переводили ему оплату, по годам, по датам, в идеальном порядке. И почти в каждой бумажке выход на Джонни. Фредди прочитывал очередной листок, обрывал и бросал в огонь. Дожидался, пока сгорит, разминал в чёрную пыль и читал следующий. Когда осталась одна картонка, он ножом отодрал и отдельно сжёг свои фотографии и отпечатки пальцев, потом расщепил картонку на слои, сначала сжёг наружные, исписанные, и в последнюю очередь твёрдую сердцевину. Тщательно размял пепел. И развёл сильный огонь. Уже светало.

Встал Эркин и ушёл умываться к ручью, где они вчера брали воду. Вернулся с мокрыми волосами и поднял Андрея, приложив мокрый холодный котелок к его высунувшейся из-под одеяла босой ступне. Андрей с воплем вскочил на ноги, кинулся на Эркина и тут же полетел на землю от подсечки. Они хохотали и дурачились, не задевая, не замечая Фредди. И только, когда уже сели завтракать, перед ним поставили его миску с варевом и кружку с дымящимся кофе.

Фредди потёр лицо ладонями и посмотрел на них. Ну что ж, раз правило такое: «А что было? Ничего и не было!» – будем его соблюдать. Парни свой груз на него перекладывать не хотят. Прав был Джонни. Благодетель пришёл, отдал карту… и ничего не потребовал. Ну, а вот это уже его проблема, и решит он её сам.

Когда уже лошади были засёдланы и навьючены, а парни поднимали стадо, Фредди снова подошёл к кострищу и тщательно переворошил головни и пепел, проверяя: не осталось ли несгоревшего клочка или обугленного листочка. Но никаких следов, что кроме сушняка горела ещё и бумага, не было. После бессонной ночи кружилась голова и вообще…

Стадо уже выбралось из котловины и шло по блестящей от росы траве. Фредди подъехал к Эркину:

– Гони во-он к тем деревьям, видишь?

– Да.

_ От них возьми правее к реке. За рекой переднюем, и они покормятся. Понял?

– Да. А ты?

– А я посплю. Голова чего-то тяжёлая.

– Но… Догонять будешь?

Фредди рассмеялся:

– Ковбой в седле спит. Гони, как я сказал. И без крайней нужды не лезьте ко мне.

– Ладно, – пожал плечами Эркин, пуская Принца вдоль стада.

Спать в седле с открытыми глазами Фредди выучился ещё в Аризоне. В далёком детстве. Но у Фредерика Трейси детства не было. А то, аризонское, было детством совсем другого человека. И оно сгорело. Как сгорели дела Дилана Морли, его статьи и сроки. Один год оставался до лагеря. Сгорели и дела Фредерика Трейси. По совокупности… трижды «чрезвычайно опасен» и пять пожизненных. Как минимум. И дважды «чрезвычайно опасен» и три пожизненных для Джонни. Всё ушло дымом. Ничего этого больше нет. И никто теперь не соберёт воедино все разрозненные, рассыпанные по Империи и десятилетию загадочные, так и не раскрытые убийства и… и всякие другие дела и события. Нет больше ничего, где его отпечатки на одном листе с той фамилией. Имя Фредерика Трейси он берёг. Только Крыса с его дьявольским нюхом и сетью агентов мог собрать и подшить его дела. Крысы нет. Удавили. Стальной проволокой. И дел нет. Некому и незачем возиться с ушедшими в архив папками «глухих висяков». И не он один был у Крысы на крючке. То-то, когда его привели на допрос к русским, там была целая стопка карт Уорринга. И все с подколотыми бумажками. Значит, Крыса отслеживал всех выкупленных. Из Уорринга не бегут. Что ж… Крыса получил своё. Но как парни вынули из него карту? Да ещё получается, что Крыса им даже сказал, что это подлинник. Ну, Эндрю – трепач, но Эркин-то серьёзно спрашивал. Ладно. Как это было сделано, ему, видно, никогда не узнать, парни молчать умеют. А… а нужно ли ему это знать? Главное – он знает другое. Карта Дилана Морли, «чрезвычайно опасного» смертника из Уорринга, сгорела. Её нет. И никто никогда не докажет, что она была. Что был такой Дилан Морли, ковбой и сын ковбоя, задиристый парень, меткий стрелок и лихой наездник. Не шибко образованный, не верящий ни в бога, ни в чёрта. Не дурак выпить и ходок по бабам. Игрок и драчун. Да обычный ковбой. Таких в Аризоне пруд пруди. Кто его сейчас, через двадцать с лишним лет, вспомнит, сможет опознать? Ни родных, ни знакомых. Да и много ли его ровесников уцелело? Век ковбоя недолог. Уходит лихость и безудержность, и неизбежен день, когда другой стрелок опередит тебя. «Стреляй первым. Второго выстрела тебе не дадут». Да, отец. Но ты не ждал выстрела. Тебя уложили наповал. Мастерским выстрелом в висок, а бросившегося к тебе брата в затылок. Вы не видели своих убийц. Я их разглядел. Уложил честно, лобовыми. Но не посмотрел по сторонам. «Слышная пуля уже не твоя». Всё так. И всё это теперь сгорело, ушло дымом.