От любви до ненависти - Елена Белкина

Но с какой стати? — удивлялась она. И, заново прокручивая все эпизоды, думала, что только в кино бывает красиво, когда главный герой храбро побивает обидчиков. Ей же все представлялось безобразным: удары, звуки падающих тел, столов и стульев. И он вовсе не был героичен, не было в его движениях ни красоты, ни удали, а просто ухватки сноровистого драчуна (откуда, кстати, у него такой опыт?).

Самое же плохое, что он теперь вообразит бог весть что! Он защитил ее. Он был в ее доме. Вдруг захочет предъявить счет? Не впрямую, для этого слишком умен и интеллигентен, а исподволь, прекрасно понимая, что она чувствует себя обязанной. Напроситься кофе попить к ней домой. И чем отговориться?

Когда Илья приехал в редакцию, кровь опять проступила через бинты. Все ахнули. Людмила размотала повязку и сказала, что рану следует обязательно зашить. Вызвала машину (у редакции был шофер на почасовой оплате), съездила с Ильей в травмпункт, там наложили ему пять швов и успокоили, что кость не тронута, удар поверхностный. В машине Людмила расспрашивала, как и что произошло. Ничего особенного, ответил Илья, хулиганы к девушке пристали, я вступился.

— Что за девушка?

— А я откуда знаю?

— Незнакомая?

— Абсолютно.

— Да… Сколько тебя знаю, не замечала в тебе склонности к подобным подвигам. Ты и драться-то не умеешь.

Что ж, думал Илья, она права. Я и сам не замечал за собой таких склонностей. И драться действительно не умею.

Драться ему приходилось: и в детстве, и когда в армии служил. Но это были драки сумбурные, взаимно неумелые. В зрелом же возрасте ему как-то везло, не попадал в подобные ситуации. И вот — вдруг. Он вспоминал и задним числом поражался, насколько был спокоен, насколько расчетливо расправился со своими соперниками, не проявив особого искусства и применив, в сущности, только один прием, которому его когда-то научили в армии: находясь в близком контакте с противником, сжать руки в кистях на уровне груди и бить локтем, одновременно вкладывая в удар вес тела. Все же остальное делалось по наитию. И оказалось так чисто, так гладко и, наверное, даже красиво, что Илья чувствовал в себе глупую мальчишескую горделивость. А то, что он не испугался, Илья, будучи аналитиком, объяснил не смелостью, а скорее легкомыслием. Ему всегда не хватало ощущения реальной опасности, он не умел ее чувствовать, как умеют многие другие. И поэтому совершил в жизни достаточно поступков, которые окружающими рассматривались как мужественные, решительные. И только Илья знал: нет, не в решительности дело, просто он почему-то никогда не верил, что с ним может что-то случиться, он все воспринимает отчасти как игру. Может, он инфантилен, но уж какой есть.

И еще об одном думал Илья. В сущности, произошло то, о чем он тайно мечтал, не признаваясь сам себе. Чувствуя кризис в отношениях с Людмилой, чувствуя, что все чаще невольно ловит себя на взглядах в сторону молоденьких женщин, он представлял себе что-то в этом духе: романтическая встреча, знакомство, а потом совершенно новая жизнь и любовь. Но такого романтизма, с героической дракой, он даже и вообразить не мог! Что ж его смущает?

А смущает то, признался себе Илья, что он сожалеет о том, что на месте Ольги не было другой. Какой другой, он не знал, но — другой. И это все очень странно! Ольга, несомненно, красива и, несомненно, умна, чего ж ему еще надо?

А может, не в этом суть? Может, он просто испугался, когда тайная мечта стала явью? Он слишком привык к тому, что есть, ему не хочется изменений, и даже любви, честно нужно признаться, не хочется. Любовь была в жизни одна, другой не будет, не может быть. Эта любовь превратилась в женитьбу. Эта любовь исчезла через два года после женитьбы…

Но теперь Ольга наверняка думает о продолжении. Не то чтобы хочет, но вот именно думает. Ждет. Ждет, например, что теперь он сделает следующий шаг: появится завтра перед обеденным перерывом и напросится на чашку кофе.

Так вот, не появится. Не напросится. Вот рядом — желанная женщина. Стройна, моложава. Преданна. С нею он достигает, несмотря на столько прошедших лет, такого состояния, какого не было у него (и не будет) ни с кем из других женщин. Он не может без нее, а она без него.

Илья нагнулся и поцеловал Людмилу.

— Ты что? — шепотом спросила она, глазами указывая на шофера.

— Ничего. Сегодня вечером останусь поработать. Не хочешь помочь мне?

— Очень хочу.

— Я не дождусь. Я умру.

— Ну, ну, — сказала она, убирая его руку. — Потерпи, не умирай…

Илья не появился в универмаге ни завтра, ни послезавтра.

Он пришел через два дня. Поздоровался.

— Здравствуйте, извините, — сказала Ольга, занятая с покупательницей (Руфатов был прав только отчасти: женщины действительно покупали себе дорогие духи редко, но зато приценивались и бесплодно выбирали их постоянно).

Освободившись, она спросила:

— Ну, как голова? Я вижу, повязки уже нет.

Рана на голове была заклеена пластырем. Тем не менее в сочетании с длинными волосами и кожаной курткой это придавало Илье несвойственный его возрасту лихой разбойничий вид, словно он, нарядившись и загримировавшись, играл в театре какую-то роль, да так и вышел в этой одежде и гриме.

— Все нормально, — сказал Илья. — Пару швов наложили, нет проблем! Кстати, опять обеденное время близится. Не съесть ли мороженого?

— Нет уж! — засмеялась она. — Я это кафе за сто метров обхожу.

— А мы в другом! А то вот обнаглею и напрошусь к вам кофе попить. Мне у вас понравилось. Или грозный муж на обед может явиться?

— Грозного мужа нет, — сказала Ольга. (Она дала себе обещание ничего не придумывать, все говорить, как есть.) — Уже давно нет. Есть папа, мама, я живу отдельно. Мне двадцать один год. Что вас еще интересует?

— Только то, что вам самой хочется рассказать.

— Я не хочу о себе говорить, — сказала Ольга. — Если вас, такого занятого человека, устроит поболтать о пустяках, могу угостить кофе.

— Только о пустяках! — пообещал Илья.

— Вы пришли очень удачно, сейчас перерыв начинается.

— Неужели? — удивился Илья. И засмеялся.

Они пошли к ней, она приготовила кофе и бутерброды и накрыла стол на кухне: здесь просторно, да и не хочется превращать обычное, так сказать, кофепитие, в официальный прием.

— Ну? — сказал Илья. — Начнем разговор о пустяках? Например, у вас такой кофе случайно или вы принципиально не признаете растворимого?

— Нет, пью растворимый, когда спешу. Но обычно покупаю в зернах, сама перемалываю и варю. Хотите еще?

— Обязательно.

Лучше бы он отказался. Сидеть и частично прятать себя за столом было легче. А тут вставай к плите, двигайся под оценивающим взглядом… Впрочем, когда она бросила быстрый взгляд в его сторону, он был увлечен бутербродом, со школьной непосредственностью осматривая его перед тем, как откусить. И ее не в первый уже раз удивила эта простецкость. Если она, конечно, не наигрыш.