От любви до ненависти - Елена Белкина

Он все больше работал, все чаще не ночевал дома, ссылаясь на какие-то срочные поездки. Ольга чувствовала, как растет меж ними отчуждение.

Так они прожили около трех лет. И неизвестно, сколько длилось бы все это, если бы не летний эпизод, положивший всему конец. Большой компанией с друзьями Георгия, с женами и неизвестно кому принадлежащей девицей они отправились отдыхать на большой парусной яхте на остров. Ольга не любит вспоминать подробности. Главное, она своими глазами видела в каюте яхты (Георгий думал, что все на острове) мужа с этой самой девицей. Ее стошнило и нравственно, и буквально — физически.

Но, как ни странно, их бесперспективный брак длился еще несколько месяцев. Потом произошло то (о чем речь пойдет позже), после чего Ольга не могла оставаться с Георгием. В один вечер она собралась и ушла к родителям.

Он не мог поверить, что это всерьез.

Он выжидал.

Потом приходил просить прощения. Она слушала окаменев. Но когда Георгий попытался обнять ее, она испытала жуткий приступ отвращения, гадливости, который, как она потом поняла, распространился на всех мужчин.

Ольга стала жить с родителями. И обнаружила то, чего раньше никогда в себе не чувствовала: что родители раздражают ее своими привычками, советами и тем, что до сих пор считают ее девочкой. Родители, надо отдать им должное, в конце концов поняли ее, поняли, что она уже взрослая женщина и привыкла жить самостоятельно. Поэтому отец решился разменять трехкомнатную квартиру на две однокомнатные. «Нам с матерью и в одной не тесно, — весело говорил он. — А тебе надо жизнь устраивать. Кто же знал, что он такой подлец! Ничего, все еще впереди!»

Они готовы были помогать ей материально, с тем чтобы она поступила учиться, но экзамены она уже пропустила, до следующих почти год, поэтому Ольга решила поработать.

Прошла неделя.

Она стоит за прилавком. Она уже освоилась здесь, привыкла к постоянному шуму шагов и голосов. И даже ноги почти перестали болеть, а в первые дни ныли ужасно.

Перед прилавком — мужчина. Весьма колоритный: лет сорока, но одетый молодежно: в кожаную куртку-косуху со всякими заклепками, волосы длинные. Ольга смотрит на него и вспоминает, где она его видела. И вдруг вспомнила: в газете была его фотография, именно в этой куртке. А сам он — журналист, его статьи часто в этой газете появляются, она знает его фамилию и вообще с интересом следит за его материалами. То есть, получается, они давно уже знакомы!

И ей почему-то стало приятно, что у него хороший вкус, что он не обходится ширпотребом, а любит хорошие дорогие одеколоны (именно их сейчас он перебирает, взыскательно поднося к носу крышечки от пузырьков).

Илья Боголей считается в городе одним из лучших журналистов. Он работал в крупнейших газетах и наконец заимел свою или почти свою — местное приложение миллионнотиражной именитой центральной газеты. У него офис в виде трехкомнатной квартиры в жилом доме, несколько сотрудников-подчиненных, из которых лучшая помощница — Людмила. Она, собственно, и делает газету, она всем руководит, предоставляя возможность Илье быть, как он и привык за последние годы, свободным журналистом, регулярно выдавая аналитические обзоры, блестящие по стилю и по содержанию. Когда поспевает такой обзор, Людмила беспощадно выкидывает из номера остальные материалы, в самом обзоре никогда не убирая ни строчки.

Илья живет с мамой в двухкомнатной квартирке старого дома. Как во многих таких домах, здесь есть черный ход: деревянная лестница во двор. Во дворе среди прочего — сарайчик из досок, обитый жестью. В нем пылился старый мотоцикл умершего десять лет назад отца — «Паннония» с коляской. Отец ездил на нем на рыбалку: любил это дело. Два года назад в соседнем дворе появилась мастерская, на воротах по бокам крупно: «МОТО — МОТО». А при ней образовался и байк-клуб. Часто вечерами Илья наблюдал из окна, как вереницы кожаных лохматых байкеров выезжают на звероподобных, черных с никелевыми или хромированными блестящими деталями мотоциклах, выезжают не спеша, чуть пригазовывая, держась друг за другом, и вдруг общий вой и треск и газ: помчались.

Вскоре к Илье пришли оттуда: не продаст ли мотоцикл на запчасти? Откуда-то узнали про него. Он спросил: а нельзя ли из него сделать нечто похожее на настоящий мотоцикл? Само собой, без коляски. Он заплатит. Они ответили: надо все менять, останется только рама, которую, в сущности, тоже надо менять. «Меняйте», — сказал Илья. Через три месяца его с гордостью подвели к очаровательному монстру: широкий руль, в хром и никель оправленные приборы на муравьиной фаре-голове, огромный черный бензобак, низкое сиденье — стильное, треугольное, умопомрачительные переплетения трубочек, шлангов, каких-то коробочек и прочих хитростей там, где мотор.

Восхищению Ильи байкеры были рады не меньше, чем его деньгам. Он не влился в их ряды полноправно: времени для этого нет. Но волосы отпустил желтовато-седоватыми патлами, купил кожаную куртку-косуху — не всерьез, для игры — и повсюду ездил теперь только на мотоцикле, вызывая зависть своего выросшего восемнадцатилетнего сына, раздражение бывшей жены, тревогу матери, недоумение Людмилы и кривые ухмылки благопристойных обывателей. На удивление самому себе Илья довольно быстро овладел навыками виртуозной езды по пересеченной местности, обучился всяческим фокусам мото-вольтижировки, с азартом гонял на предельной скорости по ночному шоссе за городом. Но к байкерам примыкал изредка. Во-первых, не любил быть в массе. Во-вторых, первая же ночная проездка с ними — когда рычит, воет и несется справа, слева, сзади, спереди, и ты не имеешь права отстать, но зато имеешь право лавировать, вырываясь вперед, — распалила его слишком. Он ощутил упоение почти наркотическое — и решил остеречься этого, ибо и так уж в жизни довольно много претерпел из-за своих безудержностей.

Илья в очередной раз бросил пить. Это занятие давно ему перестало нравиться, но слишком велика оказалась физиологическая зависимость от алкоголя. Он и раньше бросал, не пил месяц, два, три, потом срывался в запой, неделю пил, неделю отлеживался… Этот раз был рекордным: почти год с октября прошлого года. Надо заметить, что в пьяном виде он никогда не садился за руль мотоцикла. Боялся себя. Илья даже замки навесил на гараж-сарайчик такие хитроумные, что открыть их можно было только с определенным напряжением ума и ловкостью рук. Однажды, не помня себя, он пытался все-таки открыть — не вышло. Илья схватил лом и стал крушить замки, дверь. На шум пришли байкеры. Уважая его, успокоили, под руки отвели домой. Но это — в прошлом, говорит он себе, этого больше никогда не будет.

Илья оказался первым мужчиной, с которым Ольга сама заговорила за долгое время — не потому, что испытала вдруг интерес к нему, а просто… Просто так!

Но с этого все и началось.

— Мне кажется, — сказала она, — вам вот этот подойдет.

И подала ему флакон.

Он озадаченно взглянул на нее. Отвинтил колпачок.

Удивился:

— Точно! Именно такой я искал. Как вы угадали?