От любви до ненависти - Елена Белкина

— А не наоборот ли? Не глупая ли девочка мне голову поморочить хочет?

— Рада бы — не умею! — весело сказала Ольга.

— Научим! — бодро воскликнул Илья. — Сегодня был первый урок обольщения.

— Разве?

— Но мы же договорились: вам необходим тренинг на тот случай, если встретится человек, которого вы полюбите. И я согласен совершенно бескорыстно с вами этим тренингом заняться!

— Мы об этом не договаривались.

— Значит, договоримся. Помните: контрастный душ. К примеру: любимый человек, которого вы пригласите попить кофе, уже начнет считать двери вашего дома всегда открытыми. Он говорит: ну что, в воскресенье опять кофе попьем? А вы отвечаете: нет, у меня другие планы. Он спрашивает: какие? Вы отвечаете: это неделикатный вопрос, я разве не имею права на личную жизнь? Конечно! — говорит он, опечаленный.

— Очень складно получается.

— Еще бы! Вы должны будете на время отлучить его от дома, чтобы он считал наградой получасовую прогулку где-нибудь в парке. Кстати, хотите прогулку на мотоцикле?

— На мотоцикле? Но он же какой-то одноместный у вас.

— Был. Там легко сделать второе сиденье.

— А почему раньше не сделали?

— Не было необходимости.

— А теперь появилась?

— Просто хочу вас прокатить. Никого не хотел, а вас захотел.

— Почему?

— Не знаю. Вам необходима психотерапия скоростью.

— Знаете, я ведь обижусь, — сказала Ольга. — Вы упорно говорите о тренингах, а теперь вообще о психотерапии, будто я больная какая-то. А я абсолютно здорова!

— Тем более! — сказал Илья. — Не будем откладывать: в любой из ваших двух свободных дней.

— Не знаю… В воскресенье, может быть.

— Хорошо. В девять утра.

— Почему так рано?

— Мотоцикл любит утро. Или ночь. Ему легче дышится в это время.

— Не знаю…

— До послезавтра! — И Илья с шутливой официальностью пожал ей руку.

Рука ее была теплой.

Илья в этот день рано приехал домой. Мать убирала комнаты, он помогал ей, потом взялся готовить ужин: он умел это делать, когда приходила охота. Он вспоминал Ольгу, ее лицо, руки, смех и вдруг подумал, что она слишком чиста и слишком хороша для него. Подумал, что все бывает в жизни: вдруг она в него влюбится? И понял, что не хочет этого, боится, потому что не сумеет вовремя остановить ее и себя и в результате все кончится для нее болью.

Ольга до самого вечера чувствовала тяжесть его руки. Настолько осязаемо и фантомно, что, раздеваясь ко сну, ощутила, что правая рука (которой он касался) с любопытством, будто чужая, прикасается к обнажаемому телу.

Это сумасшествие, сказала она себе. Нужно отказаться от этой дурацкой прогулки в воскресенье. Хорошо, если для него это только эпизод, только мимолетный романчик. Это быстро прояснится, она даст ему от ворот поворот, и все закончится. А если нет? Если он вдруг влюбится или уже влюбился? Она ведь, по доброте своей, не сможет устоять, позволит его чувству разгореться еще больше (понимая, что нельзя этого делать!), и в результате все кончится для него болью…

А в субботу вечером она почувствовала, что заболевает. Кашель, насморк. Ольга думала о завтрашнем утре, понимала, что у нее есть правдашний повод отказаться от поездки, и не могла понять, рада она или огорчена, что заболела.

Илья приехал утром, увидел, что у Ольги покрасневшие глаза и кончик носа, голос хриплый.

— Так бывает, — сказал он. — Человеку не хочется что-то делать, и организм приходит на выручку: заболевает. Вы бы прямо сказали, что не хочется на мотоцикле ездить, и не пришлось бы болеть.

— Как будто я нарочно! — удивилась Ольга.

— Не вы. Ваше естество.

— Не понимаю.

— Понимаете. Ладно. Не последний день на свете живем. Поеду покатаюсь один. Кстати, очень нахально будет спросить номер вашего телефона?

— Умеренно нахально, — сказала Ольга и назвала номер. А он дал ей свою визитку.

— Газетчики любят выпендриваться. Я не хотел, сотрудники настояли, чтобы я всем визитки заказал. Что ж, мне не жалко. И вот пригодилось. Тут и рабочий телефон, и домашний.

— Хорошо, — сказала Ольга.

— До свидания, — сказал Илья. — Выздоравливайте!

Ольга видела, что он огорчен. И даже, возможно, обижен. Илья может принять ее болезнь за тактику контрастного душа, о которой с такой насмешливостью говорил. Но самое смешное было то, что к обеду у нее прошло все: ни кашля нет, ни насморка, она почувствовала себя абсолютно здоровой!

Илья был огорчен. Он чувствовал, что обижен. Кажется, эта девочка быстро усвоила его уроки. Но если так, то все не безнадежно. Если же ей просто-напросто не хочется продолжать знакомство, нечего, значит, и суетиться. Надо уважать себя. Ты взрослый сильный мужчина, который умеет нравиться многим. Вспомни ту восемнадцатилетнюю байкершу в кожаных брюках, за которой кто только ни ухлестывал, а она к тебе подошла и сказала со свойственной ей прямотой: «Я глаз на тебя положила. Съездим завтра вдвоем?» На байкерском языке это означало предложение дружбы и любви, в ее прямом телесном смысле. «У меня мотоцикл сломался», — сказал растерявшийся Илья, не подумав о том, что его слова могут звучать двусмысленно. Байкерша захохотала, показав белые ровные зубы, хлопнула его по плечу: «Считай, базара не было!» — и вскоре утешилась с неким Максом, гонявшем на страшном гибриде, созданном из деталей мотоциклов «Мицубиси», «Харлей-Дэвидсон», «Ирбит» и «БМВ» сорок второго года. Мотоцикл назывался по имени владельца «Максик». Почти все мотоциклы имели собственные имена, будучи, как и говорил Илья Ольге, неповторимыми. У той байкерши он назывался почему-то Финик, а мотоциклу Ильи присвоили название от его, не узнаваемого уже ни в одной детали, прародителя «Паннонии»: Пан. Или ласкательно: Паник.

Илья, думая об этом, отвлекся, а потом и вовсе избавился от мыслей, выехав на загородную трассу и отдаваясь привычному опьяняющему ощущению нарастающей скорости.

Вечером Ольга позвонила Илье и сказала:

— Знаете, у меня все прошло!

— Я же говорю, это нервная простуда была. Значит, теперь вам хочется прокатиться?

— Очень.

— Завтра в девять?

— Но ведь у вас рабочий день?

— Не надейтесь, у меня свободный график!

— Что ж, хорошо.

И утром, которое выдалось ясным и солнечным, они ехали по городским улицам, переполненным машинами: начало рабочей недели. Ольга чувствовала на себе взгляды со всех сторон. Хорошо еще, что на голове шлем: глухой, словно средневековый рыцарский, только толстое узкое стекло для глаз и прорези для дыхания. Такой же, черный, у Ильи. В этих шлемах есть какая-то своеобразная красота.