Соловей - Кристин Ханна

Нынче. Сейчас.

Сейчас, когда идет война, когда не хватает самых простых вещей, а мужа больше нет.

– Не представляю, как буду жить одна.

– Что ты такое говоришь? Мы всю жизнь были сами по себе. С того момента, как мама умерла.

Вианна зажмурилась. Слова сестры звучали неразборчиво, или она просто плохо соображала.

– Это ты была сама по себе, – с трудом выговорила она. – Но не я. Мне было четырнадцать, когда я встретила Антуана, а в шестнадцать уже была беременна. Вышла за него, когда мне едва исполнилось семнадцать. Папа отдал нам этот дом, чтобы избавиться от меня. Так что, как видишь, я никогда не была одна. Поэтому ты такая сильная, а я… нет.

– Ты станешь сильной. Ради Софи.

Вианна судорожно вдохнула. Да, это и есть та причина, по которой она не может съесть пригоршню мышьяка или броситься под поезд. Она аккуратно привязала оторванную шерстяную нить к ветке яблони. Бордовое выделялось на фоне зеленого и коричневого. Теперь всякий раз, проходя мимо к воротам или собирая яблоки, она будет видеть эту шерстинку и вспоминать об Антуане. И каждый раз будет молить – его и Бога: возвращайся.

– Пойдем. – Изабель, приобняв, повела сестру в дом, помнивший голос мужчины, который сюда не вернется.

Вианна стояла у коттеджа Рашель. Прохладно, и небо дымно-серое. Листья на деревьях, золотистые и багряные, уже начинали темнеть по краям. Вот-вот начнется листопад.

Как же Вианне хотелось сбежать отсюда, подальше от этой двери, но она прочла список имен, врученный ей Беком. Имя Марка де Шамплен значилось среди прочих.

Она все же собралась с духом и постучала, Рашель отворила сразу же, будто ждала на пороге. В стареньком халате, спущенных шерстяных чулках, криво застегнутой мешковатой кофте она выглядела чудаковатой.

– Вианна! Заходи. Мы с Сарой как раз приготовили рисовый пудинг. В основном вода и желатин, конечно, но я добавила капельку молока.

Вианна вымученно улыбнулась. Позволила подруге затащить себя в кухню, налить чашку горького эрзац-кофе. Она нахваливала рисовый пудинг – не очень понимая, что говорит, – как вдруг Рашель резко обернулась к ней и спросила:

– Что случилось?

Вианна растерялась. Она хотела быть сильной, но слезы сами навернулись на глаза.

– Побудь пока в кухне, – велела Рашель дочери. – Если услышишь, что братик проснулся, возьми его на руки. А ты, – это уже Вианне, – иди со мной.

Подхватив подругу под локоть, она поспешно увлекла ее через крошечную гостиную в спальню.

Сев на край кровати, Вианна молча протянула Рашель список:

– Они в плену, Рашель. Антуан, Марк и все остальные. Они не вернутся.

Три дня спустя, морозным субботним утром, Вианна стояла у своей классной доски, а перед ней – группа женщин, неловко примостившихся за маленькими детскими партами. Они смотрели на нее устало и недоверчиво. Кто знает, что еще verboten в эти дни, – может, запрещено вообще собираться вместе или разговаривать о войне. Кроме всего прочего, женщины Карриво были измучены физически. Дни напролет они проводили в очередях за жалкими крохами съестного, или рыскали по округе в поисках продовольствия, или пытались продать кому-нибудь свои бальные туфли и шелковые шарфы, чтобы выручить денег хотя бы на буханку нормального хлеба. В дальнем углу класса Софи и Сара, тесно прижавшись друг к другу, читали книжку.

Рашель, переложив спящего сына с одного плеча на другое, плотнее прикрыла дверь класса.

– Спасибо, что пришли. Я понимаю, как трудно сейчас найти силы на что-то еще, кроме самого необходимого.

Одобрительный гул.

– Зачем нас собрали? – спросила мадам Фурнье.

Вианна вышла вперед. Она всегда чувствовала себя неловко среди местных женщин, многие из которых невзлюбили ее сразу же, как она появилась здесь в свои четырнадцать лет. А уж когда она «подцепила» Антуана – самого красивого парня в городке, – неприязнь лишь окрепла. Те дни давно миновали, Вианна приятельствовала с этими дамами, учила их детей, захаживала в их магазины, но все же юношеские обиды не прошли бесследно.

– Я получила список французских военнопленных родом из Карриво. Мне очень жаль – ужасно жаль, – что вынуждена сообщить вам, что ваши мужья – и мой муж, и муж Рашель – в этом списке. Мне сказали, что они не смогут вернуться домой.

Она помолчала, давая женщинам возможность пережить эту новость. Вианна понимала, что боль, исказившая их лица, – отражение ее собственной. Но все равно смотреть на них было невыносимо. Рашель взяла ее за руку, подбадривая.

– Мне дали открытки, – сказала Вианна. – Официальные, немецкие. Так что мы можем написать нашим мужьям.

– Откуда у вас столько открыток? – утирая слезы, спросила мадам Фурнье.

– Выпросила у своего немчика в награду за любезности, – съехидничала Элен Рюэль, жена булочника.

– Неправда! И он не мой немчик! – возмутилась Вианна. – Он реквизировал мой дом. Я что, должна была просто отдать немцам Ле Жарден? Молча уйти, и все? Они захапали каждый дом в городе, где нашлись свободные комнаты. И я – лишь одна из многих.

Перешептывания и цыканье. Некоторые согласно кивали, другие возмущенно трясли головой.

– Да я бы покончила с собой на пороге, но не впустила в свой дом ни одного из них! – гордо объявила Элен.

– Да что ты, Элен, правда? А сначала прикончила бы своих детей, да? Или бросила их на улице, пусть выживают как хотят?

Элен отвернулась.

– Они и мой отель отобрали, – вступила еще одна дама. – Но ведут себя, надо признать, как джентльмены. Разве что немножко грубоваты, пожалуй. И расточительны.

– Джентльмены, – сплюнула Элен. – Мы просто свиньи на заклании. Еще увидите. Покорные свиньи, не посмевшие сопротивляться.

– Что-то я вас не видела у себя в лавке последнее время, – подозрительно глядя на Вианну, заявила мадам Фурнье.

– Вместо меня по магазинам ходит сестра, – ответила Вианна. Она понимала, что причина их неприязни именно в этом: они боятся, что Вианна получит особые привилегии, которых они лишены. – Я не беру еду, вообще ничего не беру у врага.

Оправдываясь, она вновь чувствовала себя затравленной одноклассницами школьницей.

– Вианна старается помочь нам! – с негодованием воскликнула Рашель, и все умолкли.

Она взяла стопку открыток у Вианны и принялась раздавать женщинам.

Сама Вианна уселась за учительский стол, положила перед собой чистую открытку.

Она слышала, как поскрипывают карандаши. И старательно написала: