Катарсис. Северная башня - Виталий Храмов

Как я и говорил, выехали эшелоном. Стражи за сотню. Верховых, правда, только десяток Крапа, остальные пешие. И без брони. Только в фуфайках. Чтобы не замёрзли, наверное. Осень, говорят, не за горами. А в качестве локомотива – Лохматка с Клемом и повитухой. Старая уже бабка сорока двух лет, но прям совсем баба-яга. Меня сынком называет. Не стал её расстраивать. Ну, не виновата она, что тут такая скоротечная жизнь. А если моих седин не видит, то это её проблемы. А то ещё мои вещи спихнёт с телеги, придётся щит, шлем и копьё самому нести.

Хорошо в деревне летом! Милая пастораль с бесплодной пустыней за лесополосами. Суховей пыль гоняет. Ветры тут суровые. Резкие порывы носят целые облака пыли. А потом тихо. До следующего порыва ветра.

Птицы на голову не гадят. Мало их. Нечем им тут размножаться. Вернее, прокормиться. Да и при таком климате летать – экстремизм.

Бабка говорит, что ближе к столице земли богаче. Менее ядовитые. Соответственно более населенные. Но народ там живёт не так вольготно. Простолюдины более угнетены. Есть такой общественный класс, как смерды. Почти рабы. Хозяин их только убить не имеет права, а вот продать, купить, даже без земли – запросто. А где-то вообще далеко (не знаю, как её «далеко» соотносится с моим ощущением пространства) рабство процветает в открытую. В южных княжествах, за водоразделом, в царствах тьмы (есть, оказывается, такие), в землях за Гиблым морем. Но что именно происходит за этим самым Гиблым морем, известно мало. Потому как разбитые легионы демонов пришли оттуда. И все остались на поле битвы, куда упал чудовищных размеров астероид, образовав Гиблое море. Или море Погибели.

А тут народ живёт вольготнее. Лорды не сильно притесняют, даже безродные носят оружие. Потому как порождения тьмы могут выскочить из-за любого куста, из любой ямы. А не понравилось человеку житуха у этого лорда – можно свалить к соседу. А беспонтовый лорд останется на бобах и рано или поздно потеряет свои владения. Справедливо – выживает сильнейший. Закон силы в действии. Потому край этот и зовут Пограничьем. Порубежьем. Потому что дальше – только скверна.

Пояснить мне, что такое скверна, откуда она взялась, баба-яга не смогла. Одно уяснил – есть, вернее была, она всюду. Сейчас её гонят, а она появляется снова. Как трава сорная. Хотя как раз сорная трава бы миру не помешала. Так дико видеть лысые просторы за лесополосами! У нас бы всё травой и клёном заросло. А тут – голяк. До горизонта голый глинозём, спёкшийся на светиле, растрескавшийся. И – скверна всюду. Где едва лишь, дальше клубится, говорят. Ну, я и сам видел в Гиблом лесу. Думал, что это такой туман мутный. Или дымка лёгкая. А оно вон как!

Клирики без работы не останутся. Если не навсегда, то очень надолго. Вот они идут. Молодые парни. Интерны, наверное. Вид лихой и внушительный. Серые сутаны до земли, глубокие капюшоны, внушительные дубины из какого-то священного дерева. Правильно. Доброе слово в комплекте с ударом дубиной намного доходчивее, чем просто доброе слово. Это и есть ученики света.

Стало жарко, скинул на телегу навязанный Клемом плащ. Знаю, что тут не Москоу-сити, что без плаща и антибиотиков быстро загнёшься, но не привык. Да и порывы ветра сухие и горячие сегодня.

Бабка погнала пластинку своих бормотаний и нравоучений на четвертый круг. Пора валить.

Топор – за спину. Потому как длинный. За поясом мешает идти. А за спиной таскать удобнее. Портупея мне на что? Вот! Топор с виду прям игрушка. Небольшой, лёгкий. Лезвие шириной, как у привычного плотницкого топора, но весь он тоньше, легче. Ну, так и не дрова рубить. А насаженный на длинную рукоять топор будет развивать такие угловые ускорения и сообщать в момент удара такую силу в поверхности касания, что человеку даже в шлеме хватит до конца жизни. Осталась самая малость – эти ускорения развить и кинетическую энергию цели передать. То есть попасть. А вот это уже совсем не просто. Люди этому всю жизнь учатся. Да так и умирают – неучами.

Вот, блин, сглазил.

– Бродяги! – истошный крик.

Бегу к телеге. Клем уже осадил лошадку, стопорит колёса палкой, стреножит двигатель нашего транспортного средства – Лохматку, натягивает ей мешок с фуражом до ушей, чтобы не видела ничего. Глянул я – все так делают.

Хватаю шлем, напяливаю, щит, копьё. Где злодей? Подавай его скорей! Как мальчишка – нацепил железяки и почувствовал себя опупенно крутым перцем. Чаком Норрисом.

– Стой, Андр! – хватает меня Клем. Он уже в шлеме, с топором, что больше на секиру похож. – Тут стой. Если бродяги через воинов пробьются, будем биться. Не лезь.

– На бродяг хочу посмотреть, – шепчу ему на ухо.

– Не насмотрелся? – шепчет он удивлённо. – Насмотришься ещё!

Бойцы редкой цепью встали вдоль каравана. Ездовые собирают «вагоны» плотнее – караван сильно растянулся за полдня пути.

Скачет конный, машет:

– С десяток бродяг. Скелеты. Есть воины.

– А с юга? – кричит Крап.

– Не видали пока! – кричит всадник с другой стороны дороги и обратно скрывается в лесополосе.

Крап командует. С полсотни пеших воинов уходят в лесополосу. И трое клириков. Маг в красном плаще и остальные клирики собрались в кучу. Разговаривают.

– Клем? – спрашиваю.

Тот морщится:

– Да что я тебе – нянька? Делай что хочешь! Скверну зацепишь – в дом не пущу.

– Да я одним глазком!

Бегу по следам. Вот и клирики. Встали за спинами короткой двухрядной фаланги. Пристраиваюсь слева к рядам.

– Башня! – кивает мне сосед.

– Андр, – представляюсь.

– Обух, – кивает он. Хотел уже ляпнуть: «Сам обух!» – но понял, что это он мне представился. – Андр, ты высокий, а щит кулачковый, в третий ряд встань, через головы бей.

Мужественно перестроился в первый ряд. В первый с тыла.

Идут. Ха-ха! Мне стало смешно. Скелеты. Как в кабинете биологии. Бредут, желтоватые черепа понуря, шаркают обеими ногами.

И вдруг один замер, поворачивает черепушку на нас. Икать колотить, не до смеха! В глазницах его зажигается гнилостный огонь, он непонятно чем так шипит или свистит, что мороз по коже. И подрывается бежать на нас. Да резво как! Какой-то реактивный скелет. Тут ударили ультразвуком остальные, полетели, будто их сделали из останков олимпийских чемпионов по забегам на короткие дистанции. А у некоторых – куски доспехов, шлема, оружие в руках. Мать их… А если они и граблями своими так же резво машут, то мне может и совсем взгрустнуться!

Ультразвук бьёт по нервам, нагоняя жуть, от неконтролируемого ужаса слабеют конечности. Надо ускоренно взять себя в руки. Навык, боевой навык преодоления страха имеется.

Вот первый скелет прыгает, возомнив себя рокет-джампером. Воины принимают его на щиты. Клирик что-то шепчет в сложенные молитвенно ладони, резко выставляет их, будто отталкивает что-то в скелет. В ладонях включается ксеноновая лампа, под этой вспышкой света истаяла гнилостная копоть с костей, скелет рассыпается на составляющие запчасти. Лампа погасла. Круто. Я тоже так хочу! У клирика лоб весь мокрый. Нелегко? А сколько таких вспышек в этого монашка заряжено?