Маджонг - Алексей Никитин

Женя отправил ей решительное письмо, описав ситуацию в самых мрачных тонах, и попросил инструкций на тот случай, если Батюшек и дальше будет отказывать во встрече. Он больше не хотел здесь оставаться.

Покончив с перепиской, Женя вышел на широкую улицу, застроенную неряшливыми, кое-как сляпанными блочными пятиэтажками и направился к реке — в этом городе не раздражал его только Иртыш.

Однако дошел он только до конца квартала и там неожиданно наткнулся на выходившего из маршрутки своего давешнего попутчика.

— А-а, Евгений, — обрадовался Регаме, увидев его. — Что, с делами уже покончил? Гуляешь?

— Да. Не ладится ничего, — махнул рукой Женя. — Даже просто встретиться и поговорить с нужными людьми не могу.

— Плохо. Не интересуют, значит, наши технологии местных стеклодувов, — не то спросил, не то посочувствовал Регаме.

— Что? А-а. Не то чтобы совсем не интересуют, но как-то так все.

— Понятно. Слушай, а ты не знаешь, где здесь Интернет можно найти? Мне срочно нужно отослать письмо, а потом, если ты не против, конечно, можем где-то сесть, выпить пива. Что скажешь?

Женя не возражал. Он отвел Регаме в интернет-кафе, а сам устроился за соседним компьютером.

— Мне минут двадцать понадобится, — предупредил Регаме. — Максимум — полчаса. Тебе есть чем заняться?

— Найду, — пожал плечами Женя. — Почитаю что-нибудь в Интернете.

— Если тебе все равно, что читать, могу предложить вот это, — он протянул Жене папку.

— Что это?

— Так. — неопределенно улыбнулся Регаме, — записки путешественника. Почитай, если интересно. Потом скажешь, что ты об этом думаешь, — предложил он Жене и тут же, отвернувшись к компьютеру, забарабанил по клавиатуре.

Женя раскрыл папку… Он не готовился увидеть что-то необычное, ему не было даже любопытно. Просто ему предстояло убить полчаса, ожидая, пока малознакомый немолодой человек допишет и отправит деловое письмо, а потом, уже вместе, они убьют остаток дня, который для Регаме, по-видимому, был удачным, а для Жени — нет. Не было предчувствия, от которого холодели бы пальцы, не замирало сердце, не хотелось увидеть происходящее со стороны.

Как же изменилось все, когда разобрал он несколько строк, написанных мелким, но аккуратным и четким почерком.

* * *

Перед ними явилась обычная корчма, какие стоят при дорогах по всей Малороссии. У нее были мазаные стены, маленькие окошки, в которые можно разглядеть разве что нос гостя, или его лоб, или кулак, коим грозит он корчмарю посеред ночи и велит впустить. Очерет на крыше корчмы давно почернел и сгнил и требовал замены.

В другое время Чичиков даже и не глянул бы в ее сторону, проехал бы мимо, зная, что если не через десять верст, то через двадцать наверное попадется ему другая корчма, и больше и новее, да и чище. Но на этот раз не мог он выбирать, метель разошлась — не остановить, лошади едва волокли его бричку, сам он был чуть жив от холода, да и не знал Чичиков, куда ему ехать и где он теперь.

* * *

Словно кто-то, подкравшись сзади, сильно хлопнул Женю по спине, и от этого у него перехватило дыхание, так что он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Неожиданно ясно увидел он грязные стены заведения, в котором сидел, окна, занавешенные расползающимися тряпками, и удивительно отчетливо расслышал пощелкивание клавиатуры под пальцами Регаме. Тут же он понял все: и что здесь делает Регаме, понял и то, кому он пишет письмо и почему ему не удавалось встретиться с Батюшеком. Все разом сложилось у него в ясную и цельную картину. Непонятным оставалось одно: зачем Регаме дал ему прочитать копию добытой им рукописи?

«Но если уже дал, — подумал Женя, — то нужно прочитать». И он начал сначала.

* * *

Перед ними явилась обычная корчма, какие стоят при дорогах по всей Малороссии. У нее были мазаные стены, маленькие окошки, в которые можно разглядеть разве что нос гостя, или его лоб, или кулак, которым грозит он корчмарю посеред ночи и велит впустить. Очерет на крыше корчмы давно почернел и сгнил и требовал замены.

В другое время Чичиков даже и не глянул бы в ее сторону, проехал бы мимо, зная, что если не через десять верст, то через двадцать наверное попадется ему другая корчма, и больше и новее, да и чище. Но на этот раз не мог он выбирать, метель разошлась — не остановить, лошади едва волокли его бричку, сам он был чуть жив от холода, да и не знал Чичиков, куда ему ехать и где он теперь.

— Иди, вызови хозяина, — велел он Петрушке. — Да спроси, примет ли он нас. Нет, не спрашивай, все равно, пока метель не кончится, отсюда мы не уедем. Ну, что ты смотришь, иди же, — прикрикнул он на слугу, и, глядя, как тот медленно шагает к двери, стучит в эту дверь, потом стучит в окно, вызывая хозяина, потом опять стучит в дверь, Чичичков думал, что это была бы совсем уж небывалая подлость — угодить посреди весны в метель, заблудиться всего в нескольких верстах от города, а потом, отыскав корчму, так и не попасть в нее.

Но крики Петрушки достигли наконец ушей корчмаря, загорелся слабый свет в окне, заколыхались на снегу мутные тени, заскрипели засовы, упал чугунный крюк, и дверь приоткрылась. Увидев это, Чичиков тут же отстегнул кожу экипажа и проворно соскочил на землю.

— Жди здесь, — бросил он Селифану и поспешил к корчме.

— …и даже сесть негде, — донеслись до него последние слова корчмаря.

— Ты, братец, нас не путай, — с ходу, не переводя духа, подоспел Чичиков на помощь Петрушке. Видишь, что за птица к тебе залетела?

И тут же, не пойми откуда, возникла у него меж пальцами и затрепетала в густом, тяжелом свете фонаря новенькая «синица». Взгляд корчмаря, до сего момента сонный и безразличный, вдруг сверкнул жизнью. «Синица», между тем, порхнув перед носом, ткнулась корчмарю в руку и была им принята. Мгновенно все вокруг них переменилось: словно сами собой отперлись ворота и, выслушивая наставления Селифана, кто-то уже вел распрягать лошадей, какая-то фигура в тулупе спешила за дорожными вещами путешественников, зажегся свет в горнице, и девка потащила на стол чугунок с чем-то, пахнущим так замечательно, что у Чичикова заслезились и словно сами собой стали мигать глаза. Один только корчмарь, хоть и сделал нехотя несколько медленных шагов, открывая Чичикову дорогу внутрь, даже не подумал снять хмурой мины. Он не был рад ночному гостю и не скрывал этого.

* * *

Места в корчме и впрямь было немного. Разные люди всяких званий и чинов спали там на лавках, а иные и на полу, пережидая внезапную апрельскую метель. Закинув голову и словно покрывшись пышными усами своими, звонко посвистывал носом польский панок. Рядом с ним, уронив голову на стол, тихо спал хохол. Под боком у него, как дитя подле отца, подняв к голове худые колени, примостился жид, а напротив, разбросав ноги в рейтузах, коротко всхрапывал драгунский офицер. Из мрака, поглотившего углы, сопели и постанывали еще какие-то фигуры. Их было много. Их было не счесть.