Маджонг - Алексей Никитин

* * *

Слова водителя медленно просачивались сквозь мягкую дрему, окутавшую Женю. Он уже готов был заснуть, но последним усилием воли еще не позволял сну подчинить себя и старательно вслушивался в историю про Ваську Гомоляку, к которой между тем вернулся рыжий водитель.

— Васька тогда ничего в Интернете о себе не нашел. Долго искал, весь вечер. Вторую бутылку мы с ним даже не допили. Так и ушел. И больше я его не видел.

— Почему? — удивился Регаме.

— Тут такое дело. Я его больше человеком не видел, так точнее. Потому что на следующий день Васька стал лосем. В автопарк по утрам он приходил, как и раньше, но к машине никто его не допускал, понятное дело. Лось за рулем, это ж. И он целыми днями во дворе ошивался, травку щипал, рога чесал о тополь. Рога у него замечательные выросли, просто сказочные. Если бы у Васьки была жена, то на нее бы подумали, но он всю жизнь холостяком прожил. Откуда у него рога? Это-то и странно. Став лосем, от мяса Васька отказался, водку тоже употреблять перестал, а зелень жевал охотно. Начал с того, что объел верхушки молодых елок, посаженных у входа в автопарк года за два до этого, и ободрал кору с клена. Женщины наши пожалели его, подкармливать начали. Тогда директор заказал Ваське центнер комбикорма. Кормушку ему сделали и навес. Когда линять начал, тоже возни было много — шерсть всюду, а в целом он спокойный был зверь. Директор хотел Ваське дело найти, велел запрячь его в бричку, но Васька стать ездовым лосем не пожелал, и его оставили. Квартиру его автопарк временно сдал в аренду, а на Ваську оформили долгосрочную командировку. Подумали: может, надоест ему лосем без дела слоняться и он опять человеком станет, кто знает? Народ у нас в автопарке надежный, проверенный и не болтливый. Но все равно недели через две пошел слух по городу, только странный слух: будто в автопарке живет говорящий лось. А Васька никаким говорящим не был. Он молчаливый был лось. Ревел только иногда, нечасто. Мы-то знали, что этот лось — Васька Гомоляка, нам ничего доказывать не надо было. А остальные сомневались. Из зоопарка к нам приходили, хотели забрать Ваську. Но мы это дело замяли. Напрямую не отказывали, но все тянули, тянули, придумывали разные формальности и отговорки. Так он у нас и оставался. Журналисты приходили, куда ж без них. Написали несколько статей про лося в автопарке. Даже по телевизору в новостях один раз его показали. Но они-то не знали, что этот лось — Васька Гомоляка, им об этом не говорил никто. Васька, может, сказал бы, да не мог. О том, что он лосем ради славы стал, вообще только я знал. Вот и получил он свою славу. Лосиную. Потом начальство разное стало к нам наведываться. Тут наш директор не выдержал, и его можно понять: кому надо, чтоб в хозяйстве у тебя начальство через день появлялось? Вызвал он к себе Ваську и сказал, что его автопарку такая слава не нужна. Хочешь оставаться на территории — становись человеком, а если тебе больше лосем нравится быть, то или в зоопарк иди, или в лес отправляйся и веди там нормальную лосиную жизнь. В ту же ночь Васька пропал. Насрал у ворот — здоровенную такую кучу навалил — и ушел.

Женя не спал. Он слушал водителя, следил за дорогой, за тем, как свет фар вырывал из рассекаемой дождем ночи редкие указатели и мокрые кусты, уныло свесившие ветки у обочины. Иногда вместо указателей у развилок дежурили звери. Иногда люди. Сперва большой бурый медведь со стрелкой «Рубежное — 3 км» вспыхнул каплями на мокрой шерсти и мгновенно исчез, а минут через пять так же быстро мелькнули рабочий и колхозница Мухиной. Рабочий был в плавках и с полотенцем, переброшенным через плечо, а колхозница в купальнике и резиновой шапочке. Вместо серпа и молота в руках у них был указатель «Славное — 1,2 км».

«Они, что же, так до сих пор и остались рабочим и колхозницей?» — удивился Женя.

Между тем вдоль дороги появились фонари. Встречных машин по-прежнему не было. Теперь «Волга» в полном одиночестве неслась, не сворачивая, по прекрасной восьмиполосной автостраде, минуя огромные развязки. Ночное зарево становилось все ярче, и стало понятно, что приближался большой город. Вскоре по обе стороны дороги замелькали дома. Их окна были освещены, огни окон сливались в сплошные полосы: белые, желтые, красные. Дома становились все выше, «Волга» разгонялась, и вот, уже едва касаясь колесами асфальта, она вылетела на огромную площадь. На площади не было ничего — ни домов, ни фонарей, только пространство и желтый ночной свет. Машина неслась, не сбавляя скорости, вперед, и тут Женя увидел, что впереди, стремительно увеличиваясь в размерах, стоит, повернувшись к ним боком, гигантский лось.

— Вот он, — с гордостью кивнул рыжий водитель, — Васька Гомоляка, во всей своей лосиной славе. Добился-таки своего, лосяра.

— Тормози! — попытался крикнуть рыжему Женя, но скулы словно свело, и он лишь промычал что-то невнятное.

— Тормози! — крикнул Регаме. — Лось!

Рыжий ударил по тормозам и начал выворачивать руль. Машину резко развернуло, закрутило, и Женя вдруг совсем близко увидел гигантскую голову лося с направленными на него рогами. У лося были внимательные, влажные, коричневые глаза. В последний момент он едва заметно подмигнул Жене.

Лошадь шла по редколесью осторожно. Под копытами шуршала трава, слабо трещали сухие ветки. Сумерки охватили унылые пространства, окружавшие Женю. Шел слабый снег, но ветра не было, и он не чувствовал холода. Серые сумерки заполнили его душу. Он не помнил, давно ли едет, и не знал, долго ли ему ехать еще. Он не представлял, где он находится и куда направляется лошадь — сперва она шла полями, потом появились редкие, невысокие деревья.

Женя не спрашивал себя, как и откуда попал в эти безжизненные места, он не помнил, что было с ним до того, как очутился верхом на этом спокойном и знающем свое дело животном. Но он вполне осознавал себя, и ничто его не тревожило.

Женя ехал в тишине, и, если не считать легкого похрапывания лошади и звука ее шагов, тишина была полной, глухой и всеохватывающей. Впрочем, с какого-то момента Женя понял, что слышит слабый звук. Звук напоминал писк комара. Сложно было даже сказать, не слышал ли он его с самого начала; возможно, так и было, а Женя просто не обращал внимания на едва различимое и далекое жужжание.

Вскоре после того, как появилось жужжание, Женя почувствовал, что он уже не один — его сопровождали. Спутник не проявлял себя ничем: не шумел, не прикасался к Жене, не пытался заставить его лошадь двигаться быстрее или, наоборот, остановить ее. Он просто был, существовал в одном пространстве с Женей. Потом их стало больше, может быть, двое, может быть, несколько.

Женя по-прежнему не видел никого в густых, серых сумерках, только звук стал громче и уже не был похож ни на писк комара, ни на жужжание. Казалось, где-то неподалеку летит стайка металлических стрекоз. Все происходящее не беспокоило Женю и не интересовало его; он отмечал изменения, но не искал им объяснений и не пытался делать выводы.

Лошадь вышла к реке и, видимо, свернула, потому что теперь Женя ехал вдоль берега, то приближаясь к воде, то удаляясь от нее. Это была серая и тихая река, такая же серая и такая же тихая, как и все вокруг. Звук, доносившийся до Жени, постепенно делался громче, стал различим неровный, рваный ритм. Теперь это было похоже на полет стаи небольших, сумасшедших металлических птиц. Стая то неслась изо всех сил, то вдруг замирала в воздухе, металась из стороны в сторону, взлетая и срываясь вниз. Лошадь уверенно везла Женю к источнику звука.