Маджонг - Алексей Никитин

— Про Султана — это ты, брат, заврался, — рассмеялся князь. — С остальным — тоже, но про Султана — особенно.

Чичиков огляделся. На столе перед князем уже стоял поросенок с хреном, да к тому же изрядно подъеденный, и графин с водкой стоял, и разные закуски. «Что я тут делал? — изумленно спросил себя Чичиков. — Что я наговорил?» Но князь не дал ему времени опомниться.

— И потом, Чичиков, у казенной бумаги есть и обратная сторона, что же ты о ней-то молчишь?!

— Простите, ваше сиятельство, — переспросил Чичиков, изобразив величайшее внимание к словам собеседника, — не совсем понял вашу мысль.

— Вот у тебя Государь р-раз, и отправляет войско в поход. А знает ли он, каково войско у Турка и каково его собственное?

— Как же ему не знать, ваше сиятельство? — не чувствуя еще близкого подвоха, удивился Чичиков. — Государю военный министр докладывает, а ему доподлинно известно, сколько улан налицо в №**-ском уланском полку, да сколько гусар в М**-ском гусарском… Министру все генералы докладывают через посредство.

— Аглицкой машины…

— …казенной бумаги.

— Ну, братец, — рассмеялся князь, — нам ли с тобой не знать, что у казенной бумаги, отправленной сверху вниз, — одно качество, а у той, что идет снизу вверх, — совсем другое. Эта, вторая, хитра и лукава, даже если с виду — сама простота. Вот вздумай кто-нибудь, да хоть я, отправить наверх бумагу о ком-нибудь, да хоть о тебе, Чичиков. Что бы я написал в ней?..

Чичиков вдруг почувствовал, как наливаются холодной неподъемной тяжестью руки. Он и прежде догадывался, что неспроста здесь этот князь, а тут вдруг понял: за ним. За ним от самого царя. Сейчас схватят. Свяжут. Сперва — в Петербург доставят, на допрос, а там — в Сибирь, в могилу, навеки.

— Написал бы: помещик, владелец трех тысяч душ и что-то еще в том же роде, — продолжал князь. — Написал бы, что путешествует скромно. Не дурак, но и не… Что еще? Что еще написать о тебе, Чичиков?

— Помилуйте, ваше сиятельство! Не погубите! — взмолился Чичиков.

— Да что это ты, братец? — изумился князь. — Да за что же? За рассуждения о Государе и аглицкой машине?..

* * *

— Ну как? Прочитал?

Женя с трудом оторвал взгляд от последнего листа рукописи и медленно перевел его на Регаме. Тот давно уже покончил с перепиской и теперь с интересом наблюдал за Женей.

— Как тебе про аглицкую машину понравилось? Правда смешно?..

— Да, — согласился Женя. — Очень смешно.

— Тогда пойдем. Я уже свободен. Пойдем, обсудим, так сказать, прочитанное. И обо всем остальном поговорим.

Регаме легко поднялся и, не оглядываясь, направился к выходу. Раскрытая папка осталась у Жени в руках. Он аккуратно застегнул ее и поспешил за Регаме.

Они устроились в небольшом кафе неподалеку от музея Достоевского. Кафе называлось, как и положено, «Иртыш».

— Что мне в этом городе нравится, — благодушно заметил Регаме, оглядев заведение, — это совершеннейшая бесхитростность. Во всем: в людях, в обстановке, в названиях. В двух шагах отсюда дом писателя, которого уже полтораста лет читают — никак прочесть не могут. Раскрученный бренд, можно сказать, во всем мире известен. И этот дом у них на всю страну один. Другого такого нет. Это же нужно обыграть, ну правильно? Как бы наши назвали кабак рядом с домом Достоевского?

— «Идиот», — пожал плечами Женя.

— Это еще ничего бы, — засмеялся Регаме. — В этом еще есть какая-то правда. Но нет, «Идиотом» бы не обошлось. Не обошлось бы даже «Идіотом». А была бы у нас на этом месте «Кондитерская Мармеладов». И «Мармеладовъ» либо с твердым знаком на конце, либо с двумя «ф». «Мармеладофф». Нет уж, «Иртыш» куда лучше. Да и честно. Что скажешь?

— Скажу, что меня эти бесхитростные люди третий день за нос водят. Нет бы ответить: извини, дорогой, мы продали рукопись другому покупателю, бай-бай. Я бы понял. Они же вместо этого зачем-то тянут время, что-то переносят, откладывают. Зачем?

— Восток, — улыбнулся Регаме и откинулся на спинку стула. — Ну, хорошо. Поскольку я в какой-то мере стал причиной твоих неприятностей, давай, вываливай претензии. Может, что-то придумаем.

— Да какие претензии?.. — Женя положил на стол папку. — Прочитал. Спасибо.

— Это тебе. — Регаме подвинул папку к Жене. — Можешь сам читать, можешь копию снять и отдать своему заказчику. Зря, что ли, ты сюда ездил?..

— Как я объясню, где взял эту папку?

— Придумай. Скажи, что похитил, когда я спал в аэропорту или купил на базаре у слепого китайца. Или у корейца. Соври, только соври ярко, чтоб заказчик оценил твои таланты и удачливость. А то примет как должное и еще бурчать будет, что привез неизвестно что, а оригинал достать не смог.

— Спасибо за совет. Но прежде чем брать, я хотел бы знать, сколько это стоит.

— Да ничего не стоит. Подарок.

— У-у, — огорчился Женя. — Тогда я, пожалуй, откажусь.

— Данайцев боишься? — живо ухмыльнулся Регаме.

— Данайцев, нанайцев. Вы правы, мне эта папка может очень пригодиться, но я не играю в игры, правил которых не знаю. А это как раз тот случай. Я не знаю, как себя вести, когда дарят копии неизвестных рукописей Гоголя и ничего не хотят взамен.

— Ну, хорошо, — засмеялся Регаме. — Пусть она полежит вот тут, на краю стола. Когда будем уходить, ты сам решишь, брать ее или оставить в кафе «Иртыш». А пока давай договоримся о правилах и условиях. Я предлагаю простые и понятные. У твоего заказчика, у моего и еще у нескольких человек есть фрагменты одной рукописи. Я думаю, что никто из них не сможет собрать все фрагменты. Каждый будет тянуть на себя.

— Так и будет, — подтвердил Женя, вспомнив решительную физиономию Рудокоповой. — Ни за что не продаст.

— Значит, документы станут хранить в частных коллекциях, в разных странах, и поработать с ними не удастся никому. А там ведь не только части одной рукописи, там еще дневники, переписка, то есть документы, по которым можно понять, что это за рукопись на самом деле. Вы, например, уверены, что это Гоголь?

— Я — нет. Но очень хочется верить. А мой заказчик уверен.

— Мой тоже уверен. Хотя и мне кажется. Ладно, об этом потом. Так вот, идея в том, что если уж мы не можем помешать им растащить по норам оригиналы, то должны собрать хотя бы копии. Это мы можем. У нас в руках окажутся все копии, а у каждого из них — хоть и оригиналы, но только часть их. Мы получаем шанс не оставаться болванами в их преферансе. У нас на двоих сейчас три фрагмента. Правда, я не знаю, сколько таких фрагментов всего: четыре, пять, шесть…

— Четыре.

— Правда? — обрадовался Регаме. — Всего четыре? Ты точно знаешь?!

— Почти уверен, — отозвался Женя. — А что конкретно вы собираетесь делать с копиями архива?