Меч и перо - Асан Кенжебаевич Ахматов

– Докатилась страна… Ты уж меня извини. Не знаю, что со мной случилась, – не обратила внимания на заминку сестры Айганыш. – Понимаешь, как водой облили, вдруг на душе тревожно так стало… С чего бы вдруг? Ты лучше присядь-ка рядом, – она протянула руку к Гульжамал. – Мне уже лучше.

– Ну, что ты, дорогая, пугаешь так меня… Это, наверное, всё из-за твоего сна, – предположила Гульжамал. – Ты не принимай его так близко к сердцу. Это ведь всего лишь сон. Гляди-ка – тесто уже поднялось. Напечём борсооков, прочитаем молитву. Всё будет хорошо.

– Нет, нет, это не из-за сна, – Айганыш взяла руку Гульжамал и тихим голосом продолжила: – Знаешь, у тебя руки, как у нашей мамы. Такие же мягкие и тёплые. Я давно тебе хотела сказать… Спасибо тебе за всё, что ты делаешь для нас с Муратом. Иногда я думаю, если бы не ты…

– Ну, полно, что-то ты совсем расклеилась! Не забудь, что скоро наши влюблённые придут, а у нас ещё ничего не готово.

– Послушай, мне всё равно надо тебе это сказать… Когда ещё будет такой случай… Ведь сегодня для нас особенный день. Поэтому и дождь на улице льёт.

– Ну, не хандри.

– Так вот, я давно хотела сказать, что в моей жизни я всё сделала так, как велела моя совесть… Поэтому добавлять что-то к пережитому мне не нужно, да и поздно уже. Главное, у меня есть сын и ты, моя дорогая. Если со мной что-нибудь случится…

– Глупышка. Вы – моя семья. Говоришь, будто готовишься помереть.

– Не знаю, что-то с утра тревожные мысли… А сейчас вдруг страшно стало. Если вот умру, кто позаботится о сыне… Странно, никогда не было такого, чтобы дождь барабанил – а мне становится всё тревожней и тревожней. Сама не своя…

– Ты просто не думай о плохом. Думай о хорошем.

– Не могу, дурацкие мысли сами лезут. Думы человека невозможно остановить, – слабо усмехнулась она.

– К сожалению, ты права… Человек не может не думать.

– Не может не думать. Когда человек перестанет думать, можно считать, что он умер.

– Но ты думаешь – и потому ты живая, и ещё сто лет проживешь!.. – улыбнулась Гульжамал и добавила: – Ты становишься философом, сестричка моя.

– Как здесь не стать философом… Женская наша доля.

– Вот-вот, но зачем нам, бабам, философия?

– Не нужна, конечно. Наша философия – детей рожать да нянчить их, – снова постаралась улыбнуться Айганыш.

Гульжамал помялась на месте, не уверенная ещё в том, что сестре стало лучше, и нежно попросила её:

– Ты приляг.

– Некогда ложится. Скоро уже молодые придут.

– Ничего, успеем. У нас почти все готово. Стол я сама сервирую.

– Ну, хорошо, прилягу, только на минутку, – согласилась Айганыш.

– Вставай потихоньку… – помогла Гульжамал сестре подняться со стула, отвела её под ручку в спальню и уложила на кровать, накрыв сверху тёплым пледом. – Не грусти, – постаралась она приободрить сестру и снова поспешила на кухню.

– Не забудь тесто для борсооков раскатать!.. – негромким голосом напомнила Айганыш сестре и снова осталась наедине с дождем, который обрёл свою стройность и продолжил бесконечную, монотонную дробь по окну. В отличие от людей, дождь всегда соглашался с любыми мыслями и доводами Айганыш.

Не знала тогда Гульжамал, раскатывая тесто для борсооков, что среди митингующих на площади со своими друзьями затесался и их Мурат. Но это почувствовала Айганыш. Только сердце матери может уловить приближающуюся к её дитю беду. В тот момент, когда Айганыш сжала боль в груди, снайпер направил оружие на Мурата. Бедное материнское сердце! Ему хотелось выскочить из материнской груди, чтобы мать ощутила надвигающуюся опасность. Смогла прикрыть сына своим крылом. Но Айганыш не суждено было этого сделать, потому что она была так далека от него! Злой рок уже предопределил судьбу мальчика. И ничего не могли изменить две хрупкие женщины в этом неумолимом ходе событий. История уже отвела каждому своё место в драме жизни.

***

С одной стороны, молодым людям было любопытно участвовать в акциях протеста. С другой, они, как и все, были возмущены повышением цен и тарифов на электричество, коммунальные услуги. В конце концов, это сказывалось и на их жизни.

Колонна демонстрантов уже вступила на центральную площадь Ала-Тоо, когда милиция стала выставлять кордоны. Но митингующих это не испугало. Они, взявшись за руки, шли прямо на вооруженных блюстителей порядка. Мурату чувство локтя ближнего придало уверенность. Вместе с другими он выкрикивал разные лозунги, и это его заводило. Всё напоминало игру. Но когда впереди показались сплочённые ряды милиции и спецназа, ему стало не по себе. Милиционеры были экипированы специально для разгона демонстрантов. Расстояние между митингующими и спецназом стремительно сокращалось. Мурат уже видел глаза одного из бойцов – холодный взгляд сквозь защитное стекло шлема, казалось, был обращён прямо на него. Мурату стало жутковато.

В первом столкновении досталось и ему. На секунду потеряв равновесие от натиска и удара резиновой дубины, он чуть было не упал. Но чьи-то руки вовремя подхватили его. Это спасло юношу, не то он попал бы под пресс толпы, после чего вряд ли бы уцелел. Рядом взрывались газовые гранаты. Глаза болели, он на время ослеп. Спецназ разорвал нестройные ряды атакующих, удары сыпались со всех сторон. Основную группу демонстрантов им удалось оттеснить на улицу Киевскую. Казалось, исход противостояния был предрешен. Спецназ сбил боевой пыл демонстрантов, митингующие не должны были вновь пытаться идти на прорыв к Белому дому. Но дух людей оказался не сломлен.

Демонстранты вновь пошли на спецназ. И на сей раз спецназ дрогнул. Мурат в этот момент оказался в первом ряду митингующих. «Черепаха», которую выстроили спецназовцы, под натиском толпы медленно пятилась к дому правительства. Это придало митингующим уверенность и сплотило их. Где-то рядом раздалась автоматная очередь. «Стреляют холостыми. Они не посмеют стрелять в безоружных», – уверенно сказал кто-то из идущих впереди.

Вдруг парень, который шел справа от Мурата, как-то неестественно обмяк и повис у него на руке. В первую секунду никто не сообразил, что произошло. Все увидели поникшую, окровавленную голову демонстранта. Кто-то из шедших сзади крикнул «Стреляют… Суки!» Среди демонстрантов появилась первая жертва… Люди были в шоке. В бой вступили снайперы – хладнокровные наемные убийцы. Несколько человек, подхватив раненого, побежали с ним назад. Мурат также побежал вместе с ними в обратную сторону. Ему стало очень страшно. Такой страх он не испытывал никогда. Животный, жуткий… Хотелась умчаться отсюда прочь, без оглядки. Пока они убегали, снайперы подстрелили ещё двоих. Их подхватили бежавшие следом.