Меч и перо - Асан Кенжебаевич Ахматов

class="p">– В него попала пуля, – услышала она, как сквозь сон, слова незнакомой девушки. У Айганыш закружилась голова, она зашаталась, ноги налились свинцом.

– А-а… – вскрикнула она, как безумная, будто пуля попала не в сына, а в неё саму. – Проклятье, за что мне такое наказание?! – И упала на пороге…

Гульжамал, стоявшая в глубине прихожей, не сразу сообразила, что случилось. Её сердце замерло в тревоге, и она, опустившись перед Айганыш на колени и заглянув в её обезумевшие от горя глаза, вдруг сразу всё поняла.

– Что с моим верблюжонком случилась, за что меня так наказываешь, Всевышний?! – застонала Айганыш, и в её словах было столько боли и страдания, что сердце Гульжамал готово было разорваться, лишь бы не видеть муки сестры. Она крепко обняла Айганыш и горько заплакала. Заплакала и Салтанат, спиной прислонившись к стене.

Вместе с ними плакало небо, плакали горы, плакал весь народ. Страну охватила глубокая скорбь. Сердце же Айганыш сильно сжалось, ей перестало хватать воздуха. Теперь ничто не держало её на этой земле.

– А ты красивая…– глядя на Салтанат, прошептала Айганыш и притихла.

– Его повезли в больницу. Его спасут. Он не умрет! – сказала в отчаянии Салтанат. Но в глазах Айганыш уже появилась пустота. Её мир разрушался, как карточный домик.

– Он живой? – спросила девушку с надеждой Гульжамал.

– Не знаю, нам надо ехать в больницу, – ответила девушка, потом что-то вспомнила и тихо, в отчаянии промолвила: – Что мне делать, если он умрёт, я ведь беременна?

– Девочка моя!!! – вскричала слабым голосом Айганыш. – Что ты сказала?.. – И её сознание провалилось в пустоту.

– Айганыш, приди в себя, ты слышала эту девушку, нам надо ехать срочно в больницу.

Но сестра не слышала сестру. Впав в беспамятство, мать неустанно твердила только одно: «Сынок, постой не уходи, вернись… Вернись! Страшный сон сбылся!..»

В тот день люди, стоявшие в очередях на сдачу крови, молились за спасение раненых, которых ещё можно было спасти. Каждый задавал себе вопрос: «Когда мы научимся не повторять ошибки прошлого? Неужели история не учит нас ничему? Почему мы допускаем, что в мирное время умирают наши сыновья?..»

А дождь всё лил, не переставая, монотонно отбивая свою дробь по крышам домов, по карнизам, по стеклам окон. За каждым окном скрывались разные людские судьбы. И, глядя в окно на улицу, где гулял холодный ветер, кто-то, наверное, думал: «Дождь – это к обновлению».

***

Не знали в том далёком 1991-м люди о том, что им придется ещё раз скорбеть в Ата-Беите по безвинно убиенным. Не предполагали, что спустя два года после похорон горячо любимого всеми Чингиза Айтматова, здесь, на священном для кыргызов месте, рядом со своими прадедами, будут похоронены совсем молодые люди, которые погибнут за справедливость седьмого апреля 2010 года на площади Ала-Тоо. И снова, как тогда, склонив голову теперь уже перед могилами ребят, каждый из нас постигнет простую человеческую истину – нельзя забывать прошлое. В истории не должны оставаться белые страницы. Память – это, наверное, одно из составляющих богатства человека. Отнять у человека память – всё равно, что отнять у него жизнь. Каждый из нас, стоя у погоста молодых ребят, будет думать о превратностях судьбы, с которыми неизбежно сталкиваются люди. «История, наверное, и существует для того, чтобы потомки не совершали ошибок прошлого», – каждому захочется сказать это своим современникам, видя, как горюют матери ребят, расстрелянных хладнокровными снайперами. Хочется во весь голос всех спросить: «Почему всё, по какому-то злому року, возвращается на круги своя, и кто разорвет этот замкнутый круг?»

И думая о превратностях истории, мы, наверное, решим, что в далёком сорок шестом году один нацистках боссов на Нюренбергском процессе был прав, когда сказал в свою защиту: «Кого вы судите, господа присяжные? Вы судите не меня, а саму историю. Потому что пройдет каких-то сорок или пятьдесят лет, и новое поколение даже не вспомнит те ужасы репрессий и войны, которые пережили их отцы и деды. Такова человеческая натура. История будет всегда повторяться, а люди – погибать».

Вот так, снова и снова мы будем спрашивать себя: «Кто разорвет этот замкнутый круг?» Но кто может ответить нам на этот вопрос? Может быть, если был бы жив наш современник писатель Чингиз Айтматов, он сумел бы найти объяснение повторившейся кровавой драме. Рассказать всем, что история имеет обыкновение повторяться. Сказать о том, что никогда нельзя забывать жестокий тридцать седьмой год и седьмое апреля 2010 года. Напомнил бы нам, что в мире есть незыблемая истина: правду нельзя стереть ложью. И ещё. Он, наверное, сказал бы нам всем, что пока существует человечество, история не будет иметь ни начала, ни конца. Прошлое по своему обыкновению будет храниться в памяти людской, будущее же – ожидать своего часа, чтобы через некоторое время стать памятью народной, как наш великий эпос «Манас». Сказал бы, что, вопреки всем бедам и напастям, это народное творение было и будет оставаться кладезью внутреннего мира нашего народа, и именно оно способно разорвать порочный круг. И все, наверное, согласились бы с его доводами о том, что, как океан, эпос «Манас» нескончаем, и из него нужно черпать силы, всё время, находить новые грани, пласты народной мудрости, которые требуют от нас нового осмысления. Наверное, он бы сказал нам и о том, что в этой бесконечной круговерти жизни надо знать ещё одну истину: сила народа в уважении к своей истории. Забвения своего прошлого – вот чего надо бояться. История также имеет свою обратную, невидимую сторону, как и луна. Стоит заглянуть туда, и мы поймём, что нам нужно лишь одно – бережно относиться друг к другу, любить и созидать…

И все, наверное, согласятся с тем, что писатель тысячу раз прав, сказавши: «В этой жизни самое трудное – каждый день оставаться человеком»

Прошли безвозвратно наши годы, похожие на

строптивые волны моря в ветреный день, яростно

набегающие и бьющиеся о прибрежные скалы.

Теперь наши годы больше напоминают спокойные воды,

тихо плещущиеся у того же каменистого берега.

Чингиз Айтматов

ЭПИЛОГ

Там, высоко в горах, по горной тропе, где проходил путь караванов, набитых шелком, неспешной и размеренной походкой в длинном плаще дервиша шел старик. Плащ его был сильно потерт временем, и был настолько стар, что, казалось, сделан из одних заплаток. Сколько этот плащ повидал дождей и дорог, знал, наверное, только посох, который старец держал в руках, да его верный большой чёрный пёс – вечный