Проклятая реликвия - Майкл Джекс

— Нет! — Голос Ральфа Харботтла внезапно сделался твердым и властным. — Нет, я запрещаю вам касаться этого вопроса. Если нам придется отложить работу, начатую аббатом Личем, так тому и быть. Новые здания строятся уже двадцать лет, так что еще двадцать лет не имеют большого значения. Вы работаете у нас всего два года, и времени у вас впереди много.

— Немного, если вы не сможете мне платить.

Фальконер отпрянул, когда из кабинета аббата вылетел коренастый, крепко сбитый мужчина. Обветренное лицо и бугры мышц, торчавших из-под закатанных рукавов темно-синей рубашки, выдавали, что он работает под открытым небом. Мужчина нахмурился, увидев, что Фальконер загораживает ему дорогу, и магистр шагнул в сторону. Масон толкнул его, проходя мимо, и затопал дальше по коридору. Похоже, Удо Ля-Суш не тот человек, кому можно перечить, когда он в не в духе.

— А, магистр Фальконер. Благодарю вас за то, что вы пришли. Плохая история.

Фальконер обернулся и увидел в двери кабинета уставшего аббата, Ральфа Харблотта. Он выглядел более старым, чем в последний раз, когда Фальконер видел его. Кожа была пепельного цвета и тонкая, как пергамент, седые волосы редкими прядками падали на лоб и уши. Фальконеру показалось, что, не держись аббат за дверной косяк, он бы упал.

— Я имею в виду убийство.

Фальконер с трудом представлял себе, о чем еще мог сокрушаться Харботтл. Хотя, возможно, он все еще думает о ссоре с масоном и о нехватке денег. Фальконера также заинтересовало упоминание о реликвии, но он выбросил это из головы — куда важнее сейчас убийство каноника. По настоянию Тэлэма он неохотно согласился повидаться с аббатом. Не желая быть втянутым в это дело, магистр все-таки признал, что должен по меньшей мере сам рассказать Харботтлу, что он видел.

— Это правда, аббат.

— Я распорядился, чтобы тело принесли сюда. Хотя нисколько не сомневаюсь, что констебль захочет вмешаться и будет задавать вопросы братьям. Ну, вы же знаете — «Где вы были вчера ночью?» и «Это вы убили брата Джона?».

Харботтл вскинул вверх руки — это было ему отвратительно. При мысли о грубом вмешательстве Баллока Фальконер заговорил, больше не раздумывая, одновременно ругая себя за то, что нарушает собственное обещание не лезть в это дело.

— Может быть, вам известно, что кто-нибудь в аббатстве завидовал брату Джону Барлею или не любил его?

Харботтл выглядел потрясенным.

— Я так и знал! Магистр Фальконер, это дом Божий, место для молитвы и раздумий! Здесь нет места для зависти и ненависти, и тех пороков, что приводят к таким невоздержанным чувствам!

Фальконер еле удержался, чтобы не напомнить аббату о скандальном убийстве, уже случившемся однажды в монастыре, и о том, кто оказался преступником. Похоже, еще чуть-чуть, и бедняга будет окончательно сокрушен. Он явно дошел до предела из-за изменчивой судьбы аббатства. Но Харботтл был человеком проницательным, иначе он не смог бы подняться до такого высокого положения в ордене. И он заметил угрюмый взгляд Фальконера. Кроме того, будучи человеком необычайно благочестивым, аббат был также реалистом. Он вздохнул и опустился на твердую деревянную скамью.

— Прошу прощения, Фальконер. Боюсь, что мне становится слишком тяжело отвечать за аббатство. Во время моего послушничества я и не представлял, что придется столкнуться с такими сложными… мирскими вопросами. Когда я был послушником, мои дни были заполнены трудом и размышлениями о Боге. А теперь я могу думать только о том, как сложно пополнять запасы камня. И о том, что каноники моего возраста уходят. Боюсь, что в последнее время их было слишком много. Сначала брат Бенедикт, потом несчастный случай с братом Уильямом…

Фальконер перебил бессвязную речь аббата.

— Брат Джон. Он что, тоже был вашим ровесником?

— Да, мы вместе стали послушниками. Практически в один и тот же день. И могу вас заверить, никто никогда не проявлял к нему нелюбви, а тем более ненависти… такой, чтобы отрубить ему голову. Он любил пошутить, но беззлобно.

Аббат вздрогнул и склонил в молитве голову. Через несколько мгновений Фальконер неслышно выскользнул из комнаты. Похоже, расспрашивая аббата, ничего толкового не выяснишь. Ему следует вернуться в Оксфорд и посмотреть, что успел накопать Питер.

Суета на праздничной ярмарке святой Фридесвиды достигла своего пика. Все окрестности церкви заполонили толпы торговцев свечами, символами, эмблемами паломников и соблазнительными закусками. В толпе было много крепких, грубоватых молодых людей — peregrini, профессиональных паломников, которых нанимали за плату. Они совершали паломничество и отбывали епитимью за богачей, желающих избежать неудобств хождения от гробницы к гробнице в суровых погодных условиях Англии. Питер Баллок локтями прокладывал себе путь сквозь толпу, не слушая льстивых речей торговцев. Он хотел поговорить с братом Ричардом Яксли о ссоре с погибшим каноником до того, как весть об убийстве разнесется широко. Он не хотел, чтобы Яксли успел сочинить историю.

Поднимаясь по ступеням церкви, Баллок не обращал внимания на ворчанье и жалобы паломников, ждущих своей очереди к усыпальнице святой Фридесвиды. Вероятно, они думали, что он хочет пройти к раке без очереди. Но стоило им повернуться и увидеть его каменное лицо, как все причитанья прекращались. Паломники начинали смотреть себе под ноги, на замысловатую резьбу по камню, на соседей по очереди. Куда угодно, лишь бы избежать сурового взгляда констебля.

Церковь внутри пылала огнями. Горели дополнительные свечи, особенно за высоким алтарем, где стояла усыпальница. Но зрелище не вдохновило Баллока. Он знал обоих священников, сновавших туда-сюда, и знал, что многие свечи были оплачены из ссуды, навязанной шерифу Оксфорда королем Генрихом после его ссоры с пэрами пять лет назад. Город покровительствовал пэрам, и после того, как король, наконец, восторжествовал, городу пришлось заплатить за это. Сотню шиллингов ежегодно. Денно и нощно горели свечи за душу короля в попытке нейтрализовать проклятие, которое, как было сказано, падет на голову любого монарха, вошедшего в пределы города.

Баллок заметил Яксли, стоявшего рядом с одним из больших, окованных железом ящиков, стратегически размещенных на пути паломников к раке. Тот сердито смотрел на пожилого, хромого мужчину, одетого в лохмотья, которому хватило дерзости пройти мимо и ничего не пожертвовать. Яксли наклонился и прошептал что-то на ухо калеке. Тот сглотнул и вытащил из драного кошелька маленькую монетку. Возможно, на эту монетку он рассчитывал позже купить себе какой-нибудь еды. Несомненно, Яксли подсказал ему, что чудеса дешевыми не бывают. А голод — явление временное.

— Брат Ричард, можно с вами перемолвиться?

Баллок с удовольствием отметил, что его незаметное появление удивило Яксли. Сказать по правде, по его лицу скользнуло виноватое выражение, которое сменилось притворным гневом.

— Я выполняю Божье дело, констебль. У меня нет времени на праздную болтовню.

Баллок презрительно фыркнул.