Моя война с 1941 по 1945 - Алексей Фёдоров

Поели, напились эрзац-кофе, наслушались интересных новостей о нашем фронте и действиях союзников, поблагодарили радушных хозяев и двинулись дальше.

– Идите спокойно, заходите в любой дом, везде вас накормят и согреют, – напутствовали нас.

Да, чуть было не забыл. Оказывается, ферма, где ходил часовой, немецкая, и стоит она у самой германо-голландской границы, а тот часовой – пограничник.

В ту ночь мы прошагали не очень много. Пьяные от радости, что выбрались из фашистского рейха, мы часа через два постучались на огонек в один из домов, где нас встретили довольно пышная хозяйка и две похожие на маму дочки.

Нас провели в небольшую столовую, стены которой были обвешаны маленькими картинами в позолоченных рамках и полочками с фарфоровыми статуэтками. Налицо были все атрибуты того, что у нас называлось мещанским уютом. Но обстановка не вызывала отторжения. Ощущались уют, простота, радость людей, помогающих ближним в их несчастье.

Помню бутерброды – кусочек чёрного хлеба, тонкий слой масла, слой сыра, слой ветчины и тонкий слой белого хлеба. Здорово! Но порция уж очень миниатюрна. Кладёшь такой бутербродик в рот, раз – и нет его. Хорошо, что их было много.

Смехом сопровождали хозяева рассказы Мишки о том, как воюют в России зимой. Что они могли понять в его повествовании, не знаю. Это был процентов на пять рассказ, а на девяносто пять – пантомима. Но смеялись они от души, посмеивался даже хозяин, который, прижавшись спиной к кафельной печке, курил трубочку. Закатывалась от смеха пышная мамаша, колокольчиками вторили ей две пышки-дочки. При этом женщины безостановочно готовили нам бутерброды, которые мы заглатывали как крокодил маленьких цыплят.

Заночевали на очередной ферме, как всегда, на сеновале. И проспали там до тех пор, пока нас не разбудил своим тявканьем пёсик. А потом почувствовали, что над нами, рядом с псом, остановился человек. Ободренный присутствием хозяина, пёс залаял еще сильнее и азартнее. Вилами или граблями хозяин откинул слой сена и увидел нас. Молча посмотрев, повернулся и вышел. Мы стали собираться. Но через двадцать – тридцать тревожных для нас минут к нам прибежала девочка лет четырнадцати и по-немецки сказала, чтобы мы лежали тихо до темноты, отец придет за нами. Мы успокоились и даже вздремнули, а когда стемнело, хозяин пришел за нами и позвал в дом. Пока мы ели, он осторожно расспрашивал нас – кто мы такие и как оказались в здешних краях. Ничего не скрывая, мы рассказали обо всем, что с нами произошло, и о своих планах на будущее.

Он молча слушал, а когда мы поели, вывел нас на дорогу и указал где запад. Это было очень важно, так как погода вновь испортилась.

Началась наша вторая, и последняя, ночь в Голландии.

Было тихо и ещё не поздно, когда мы подошли к мосту (или к плотине) через не очень широкую реку Маас и тут же наткнулись на канал. Его мы тоже перешли по мосту. На обоих мостах охрана отсутствовала. На левом берегу стояли четыре двухэтажных кирпичных домика, которые были освещены. Кто в них, немцы или голландцы?

После кратковременного обсуждения решили, что там живет персонал по обслуживанию канала, и решили попросить поесть. Разделились на две группки по двое.

Мы с Алексеем постучались в первый дом и, когда услышали мужской голос, робко открыли дверь. Перед нами была большая кухня, в углу которой мужчина лет тридцати – тридцати пяти чинил велосипед. Мы представились по-немецки предварительно заученной фразой: «Мы русские военнопленные, идём из Германии в Швейцарию». И попросили поесть.

Он с минуту глядел на нас, а потом крикнул что-то по-голландски наверх, откуда появилась женщина. Она поздоровалась, пригласила сесть за стол посередине кухни, а сама начала готовить яичницу с ветчиной. Хозяин вышел. Аромат яичницы возбуждал аппетит, но уход хозяина вызывал тревогу.

Правда, мы помнили вчерашние слова учительницы – «не бойтесь, здесь все свои», но всё же, всё же… А где ребята? Время шло. Пять, десять, пятнадцать минут… Мы уже доедаем яичницу. Вдруг раздаётся стук в дверь, и на пороге появляются улыбающиеся Яков и Миша. В руках у них пакет с бутербродами.

Не успели они войти и поздороваться, как дверь распахнулась и появился хозяин… с полицейским! От неожиданности и испуга мы даже привстали со стульев. Все четверо уставились на полицейского. Бежать, бежать, но путь отступления отрезан. У двери, заложив руки за спину, стоял полицейский, рядом с ним – хозяин.

– Я должен вас арестовать, – как-то буднично сказал полицейский.

Вот тебе на… Пройти Германию, столько отшагать по дорогам Голландии и так бездарно попасться! Правда, испуг длился недолго. На лице полицейского появилась добродушная улыбка, и он медленно высвобождал из-за спины руки, в которых мы увидели по горке бутербродов. Полицейский и хозяин рассмеялись, улыбалась хозяйка. А потом засмеялись и мы.

– Я пошутил, – сказал полицейский и протянул нам четыре пакета. – Берите, это вам в дорогу.

Каждый взял по пачке и запихнул в карман.

Мы быстро доели яичницу, поблагодарили хозяев и полицейского и вышли из домика. Полицейский и хозяин довели нас до перекрестка.

– Той дорогой вам идти нельзя, там немцы, – указал полицейский на шоссе, ведущее на запад. – Идите в этом направлении, – и он показал более безопасную дорогу.

Мы направились по шоссе, ведущему на юго-запад. А вот и деревня. Мы знали, что пересекаем Голландию в юго-восточной части, где она узким языком спускается на юг, врезаясь в территорию Германии и Бельгии. Это мы узнали еще в первую ночь пребывания в Голландии. Ширина «языка» 40–50 километров и, как мы предполагали, в третью ночь подойдем к голландско-бельгийской границе, а может, и пересечем ее.

Решили спросить в деревне, далеко ли до границы. В это время была воздушная тревога. Армады бомбардировщиков шли из Англии на восток бомбить Германию, грохотала зенитная артиллерия, по небу рыскали прожектора, и, вероятно, все население деревни было на улице. На нас никто не обращал внимания, все смотрели в небо, а по приподнятому настроению, которое чувствовалось по тону разговоров и смеху, можно было понять, кому симпатизируют местные жители. Когда я спросил одного паренька, где граница, он даже не заметил, что мы чужаки и задаем такой вопрос. Сказал, что граница в ста метрах от деревни и что эта дорога ведет к границе. На вопрос – где может быть часовой, ответил, что он где-то здесь, в деревне.

Все же мы не решились пересекать границу по дороге. Вышли из дома в поле и, обогнув небольшой кустарник, вброд перейдя ручей, пошли параллельно дороге в двухстах метрах от нее. А самолеты продолжали гудеть, артиллерия – грохотать, прожектора – рыскать по небу. Разрывы снарядов были видны впереди на западе и сзади на востоке. Вблизи нас батарей не было.

Пройдя пару километров, мы решили, что пора искать пристанище на день. Настроение было приподнятое. Мы склонили головы, став в тесный кружок, и шепотом три раза произнесли: «Ура!» Мы – в Бельгии!