Священная ложь - Стефани Оукс

– А как понять, – спрашиваю я, – что правильно, а что нет?

Энджел сердито морщится.

– И что тут можно не понять?

Я молча опускаю голову.

– Приведи пример, – настаивает она.

– Пророк рассказывал нам разные истории… Чтобы запугать.

– Какие, например?

– Тебе правда интересно?

– Развлеки меня.

– Ладно, – говорю я, копаясь в воспоминаниях. – Как-то зимой, когда мне исполнилось пятнадцать, под вечер, уже совсем стемнело, а я стояла на берегу пруда и шилом колола лед, чтобы набрать воды и устроить стирку…

Пальцы вконец посинели. Это была работа на весь день – ломать лед, таскать по одному ведру за раз; а те текли, и принести надо было штук восемь, если не десять. Причем, разумеется, в одиночку, без посторонней помощи.

И вдруг в тишине раздался лязг. Я выронила шило и бросилась бежать в Общину, не замечая, как больно хрустят коленки и кровоточат исцарапанные пальцы. Когда я подоспела, во дворе уже толпились люди, одетые в синее. Констанс, уставившись на меня ледяными глазами, тут же вцепилась мне в руку.

На крыльце стоял Пророк, трезвонил в висевший там колокол и широко, даже свирепо улыбался.

– Смотрите, – крикнул он во весь голос. – Узрите силу Господа нашего!

Он вскинул руку.

Высоко во тьме по мутной пелене неба несся крошечный огонек размером со спичечную головку. За ним тянулся тонкий огненный след.

– Звезды падают? – спросили из толпы.

Пророк перестал бить в колокол, и рука его застыла на веревке.

– Нет! – крикнул он, спускаясь к людям. – Это война! Язычники нападают! И глядите! Господь им противостоит. Эти огни – бомбы, которые должны сжечь нас в адском пламени, но они сгорают в Божьем куполе, что нас хранит.

В небе вспыхнул еще один огонек. Дети испуганно захныкали и забились матерям под юбки, но Пророк принялся их успокаивать: мол, опасности нет, пусть узрят свидетельство Божьей силы, Его любви и защиты. Я глядела на Констанс. Ей тогда было девять, волосы она заплетала в косу и перебрасывала ее через плечо. Сестра разинула рот так, что было видно потрескавшиеся уголки губ, и запрокинула голову. Все в изумлении вздыхали, даже взрослые, совсем недавно называвшие бомбы в небе звездами.

К ночи у всех ныли шеи, а сердца были полны счастья и уверенности в Господней любви. Решимости, что мы движемся верным путем. У всех, кроме меня.

– Почему? – спрашивает Энджел.

– Я кое-что вспомнила. Может, по телевизору видела или слышала в детском саду, куда меня водили родители еще до Пророка и Общины… – Я вздыхаю. – Я вспомнила, как называются эти огни.

– Метеориты, – говорит Энджел.

Я киваю. Если я вспомнила это слово, наверняка и многие взрослые должны были его помнить. Меня тогда охватило странное чувство. Я не знала почему – и до сих пор не знаю, – но метеориты вызвали у меня растерянность. Еще не сомнения, нет. Просто чувство, будто нечто во мне вдруг надломилось, тогда как все вокруг остались целыми.

– Тебя хочет видеть Филип Ланкастер, – говорит на следующий день доктор Уилсон.

Я смотрю вверх. Два раза сильно моргаю.

– Откуда вы знаете?

– Беседовал с ним недавно, – отвечает доктор Уилсон. – Он сказал, что хотел бы с тобой поговорить.

– Ни за что!

– Боишься снова потерять над собой контроль?

– Нет, – уверенно отвечаю я.

Этого я совершенно не боюсь. Я боюсь того, что могу увидеть в его глазах. Его глаза – вот что по-настоящему меня пугает.

– Ты часто вспоминаешь тот вечер? – спрашивает доктор Уилсон.

– Нет. Стараюсь как можно реже.

– Почему?

– Я только что сбежала из Общины. Только что увидела, как умер Джуд. Много часов бродила в темноте, не зная, встречу ли вообще хоть одного живого человека. Не самые приятные воспоминания в жизни…

– Нельзя вечно закрывать глаза, так и до навязчивой идеи недалеко, – говорит доктор Уилсон. – Вспоминать – это необязательно плохо.

Я знаю, что он прав. Чем больше гоню от себя мысли про ту ночь под мостом, тем упорнее они лезут в голову, и я начинаю бояться, что когда-нибудь и вовсе на них зациклюсь. Глаза Филипа Ланкастера – вот и все, что я перед собой вижу.

– В тот вечер было очень холодно, – начинаю я. – Порой мне кажется, что все это приснилось, а потом я вспоминаю про холод… Я думала, что никогда уже не отогреюсь.

Я много часов блуждала в поисках города. Землю к тому времени засыпало снегом, и я шла, ориентируясь на тусклые отблески у горизонта и смутные запахи бензина, так не похожие на бодрящую свежесть в горах. Из темноты проступали очертания зданий, слышался шум машин, несущихся мимо по трассе.

Я шла вдоль реки всю ночь и остановилась передохнуть под старым ржавым мостом. Потом узнала, что именно здесь случились все нашумевшие в Миссуле убийства. Сперва подростки забили до смерти бомжа. Потом два наркомана повздорили из-за полупустой бутылочки сиропа от кашля. Вокруг не было ухоженных парков, какие я всегда представляла в городе: усыпанные древесными опилками тропинки, по которым бегают молодые люди в кроссовках, магазинчики, пахнущие кофе, и шумные лабрадоры. Не о таком месте я мечтала все эти годы. Вода под мостом была бурой, а на слякотном берегу валялись автомобильные покрышки.

– Эй! – окликнул меня из-за спины голос.

Сердце екнуло. Я так долго стояла, прислонившись плечом к ржавой опоре моста и глядя на реку, что пропустила появление незнакомца.

– Что у тебя с руками?

Склонив голову набок, парень уставился на мои культи. Тем вечером я нацепила перчатки, но пальцы, пустые и плоские, торчали во все стороны.

– Ничего, – огрызнулась я.

Парень был немногим старше меня; он топтался, исходя бледным дыханием на морозе и удивленно вскинув брови. Я заставила себя отвести взгляд. Наверх вела только одна тропинка. Скользкая от снега – на такой несложно свернуть себе шею.

Дорогу загораживал парень. Я хотела шмыгнуть мимо него.

– Постой! – велел тот. – Давай хоть немного поговорим. А то со мной больше никто не разговаривает.

В нем сквозило что-то неправильное… Прежде всего, несмотря на лютый мороз, он был одет в одну лишь светлую рубаху вроде ночной сорочки и широкие джинсы. Но смущало даже не это, а то, как он озирался по сторонам – словно прожектор, выискивающий в темноте беглеца.

Парень вдруг вытянул руку и сорвал с меня перчатку. Я тут же спрятала культю под куртку, однако он успел заметить багряно-красный обрубок.

– Н-не трогай меня, – тихо попросила я.