Страшные истории для девочек Уайльд - Эллис Нир

– Что? Почему? – Эдгар попытался отогнуть уголок снимка.

– Потому что не вынесу, если узнаю, что там! Понятно?

– Наверное, просто посвящение какому-нибудь прежнему владельцу книги или что-то вроде граффити…

– Или записка от Лилео Пардье!

– А если так, неужели ты не хочешь ее прочесть? Ты же обожаешь эту писательницу.

– Да, и именно поэтому не хочу раскрывать ее секрет! – Изола выхватила книгу из рук Эдгара и прижала к груди. – Эти сказки – очень редкие, даже во Франции. Может быть, Лилео издала книгу за свой счет. А она умерла молодой. Больше никаких ее сказок не существует. И если на обороте фотографии – и впрямь записка от нее, то это единственные в мире слова Пардье, которых я еще не читала. Неужели ты не понимаешь, почему я не хочу их читать, а желаю, чтобы ее последние слова остались для меня загадкой?

Изола затолкала книгу под кровать и вернулась к стежкам. Эдгар мысленно сделал себе зарубку больше никогда не упоминать Лилео Пардье.

В саду дома номер тридцать шесть валялись новые трупики птиц. Теперь не только воробьи, но и крохотные певчие птички, вороны, и даже синица. Все со сломанными шеями; звонкие голоски высосаны, а на глотках отпечатались лунки-полумесяцы, ставшие своеобразной визитной карточкой убийцы. Гнездо с тремя беззащитными неоперившимися птенцами.

Изола собрала их всех вместе. Одна птица лежала в розовом кусте, вся исколотая шипами, словно жертва средневековой «железной девы», другая качалась в липкой паутине на ветвях жимолости. Всего десять. Изола закопала их у корней сливы. Земля уже подмерзала. Обломав все ногти, Изола продолжила копать ямку, вгрызаясь в грунт окровавленными пальцами.

Ей не шли на ум ни подходящие эпитафии, ни стихотворения, ни слова утешения. С фотографии, приколотой к стволу степлером, густо накрашенными глазами из-под взъерошенной челки на нее взирала Лилео Пардье.

Раньше Лилео была для нее просто талисманом, брелоком на удачу, но теперь стала чем-то большим. Святой заступницей вроде святой Димфны в монастыре, превращенном в школу для девочек.

– Прошу, Лилео, – прошептала Изола, молитвенно сложив испачканные землей руки. – Убереги их от нее. Птичек, семейство По и принцев.

Как только она произнесла это вслух, в голове тут же пронеслось: похоже, странные события и наваждения происходят чаще, когда она проводит время с соседом из дома напротив. А что, если трупики птиц – это предостережение насчет Эдгара?

На рождественские каникулы Эдгар уезжал. Он сбросил Изоле сообщение с просьбой зайти к нему после обеда, пока он не уехал. Шел дождь, и единственный красный глаз Кристобелль задорно подмигивал Изоле из луж на дороге.

– Кыш, – прошипела И зола, шлепая ногой по луже, которая оказалась глубже, чем предполагалось. Грязная вода брызнула на подол платья.

– Гляди, – сказал Эдгар, подводя ее к кратеру на заднем дворе дома номер тридцать семь. – Все перестраивают, умные разбойники.

Кроличья нора была уже не катакомбами, а скорее метрополисом. Кратер остался нетронутым, но зверьки вырыли новые туннели и построили затейливые, хотя и хрупкие мосты и переходы. Изола присела, чтобы внимательнее рассмотреть плоды их кропотливого труда, и разглядела в темноте пушистые хвостики.

Она потянулась погладить грызуна, но тут же вспомнила клыки черного кролика под сливой и шустро отдернула руку.

– Куда едешь на каникулы? – спросила она Эдгара.

– В Рим, к маминым родным. Буду скучать по снегу, – тоскливо отозвался он.

Изола поежилась, думая о надвигающихся буранах. – Ненавижу снег.

– Тогда ты точно ненавидишь веселье, – фыркнул Эдгар.

– Снег – это не весело, а… холодно!

Эдгар засмеялся:

– Значит, будь он теплым, ты бы его любила? Изола пожала плечами:

– А если бы еще и дождь по температуре был как вода в ванне, то да, зима была бы отличной.

* * *

– Я так рада наконец с тобой познакомиться, Изола, – поздоровалась Цветок Лотоса, позвякивая бусинами, вплетенными в косу. – С переездом, потом вот с этим, – она погладила сильно выступающий живот, – а теперь еще и со сборами в эту дурацкую поездку, я все никак не успевала. Какое у тебя милое имя! Изола… – повторила она, пробуя имя на вкус, и, погладив бугор под блузкой, добавила: – Милая, милая, ты тоже прелесть…

– Когда родится ребенок? – спросила Изола Эдгара, когда они пошли наверх.

– Не раньше апреля. В конце концов мама всегда останавливается на шекспировском имени. Только вечно парится, чтобы вторые имена у нас были достаточно «уникальны». – Он покачал головой.

– И какое же у тебя второе имя?

– Обещай, что не будешь смеяться.

– Обещаю.

– Смех.

Подавляя взрыв «второго имени Эдгара», Изола прижала пальцы ко рту и самым серьезным тоном, на какой только была способна, поинтересовалась:

– А из какого произведения «Эдгар»?

– Из «Короля Лира».

– Вряд ли я читала.

– Да это просто дичь какая-то. Толпа персонажей, которые носятся туда-сюда и строят из себя умалишенных. И спецэффекты елизаветинской эпохи – грозы и все такое. Ах да, и еще мерзкая сцена вырывания глаз.

Изола подумала о красивом моряке, склонившемся над перепуганной, извивающейся на палубе Кристобелль, и о том, как воробей выклевал голубой глаз девочки, болтающейся в клетке на дереве. Ее передернуло.

– Эдгар – принц.

Изола резко развернулась, чтобы посмотреть ему в глаза. Эдгар подхватил ее, предотвращая падение, но Изола успела вцепиться в перила и одновременно выдохнуть:

– Что?

– Ну, в «Короле Лире», – пояснил Эдгар, глядя на нее, и в уголках его глаз появились мелкие морщинки беспокойства. – Персонаж, в честь которого меня назвали.

– О. Да, конечно же.

Изола отвернулась, и Эдгар поравнялся с ней, чтобы завершить подъем вместе. Его рука все еще парила над поясницей Изолы.

– Твои родители тоже последовательны в выборе? Твоего брата случайно не Оскаром зовут?

В его глазах плясали лукавые искорки. И как Эдгар запомнил то, что она сказала столько месяцев назад в тумане и светомузыке последней летней вечеринки? Изола не знала, что сказать. Нельзя допускать тех же ошибок, что с Джеймсом…

– Честно говоря, у меня нет брата, – сказала она, но это прозвучало не так твердо, как ей хотелось бы, а скорее как «земля плоская», или «я ненавижу сказки», или «с тех пор как мама заболела, я ее больше не люблю».

– Я так и думал, – кивнул Эдгар и улыбнулся. Он не казался ни рассерженным, ни удивленным. – Про семью врешь, про свое имя врешь… А точно ли ты девочка-подросток?