Страшные истории для девочек Уайльд - Эллис Нир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты меня раскусил. На самом деле я призрак испанского щеголя, который умер в злачном опиумном притоне пару сотен лет назад.
Эдгар повел Изолу в свою комнату, и в разговоре повисла короткая пауза – словно щель между зубами. Изола решила чуть-чуть приоткрыть завесу правды – немножко, чтобы Эдгар сумел ее принять, не став вторым Джеймсом Соммервеллом.
– Моя мама… Она болеет из-за меня.
– Что? – удивился Эдгар.
– Ну, болезнь уже зрела в ней, но исподволь, незаметно. Когда я родилась, то… заразила ее снова.
«Ребенок-паразит, – подумала Изола. – Нужно было мне растаять, чтобы мама осталась здоровой».
– Ты – не болезнь, Изола Уайльд!
Эдгар словно прочел ее мысли. Возможно, брекеты улавливали потоки сознания?
Комната Эдгара напоминала художественную мастерскую. Там пахло красками и углем, мелками и глиной. На стенах висели плакаты: огромные анимешные роботы из восьмидесятых, вооруженные герои и их грудастые подружки из легендарных космоопер. Книжный шкаф был набит эпической фантастикой, дешевыми ужастиками и разными изданиями серии о Гарри Поттере, потрепанными из-за многократного перечитывания. На полу валялись драные джинсы всех оттенков черного.
Эдгар с Изолой занесли на обуви в комнату грязь со двора, и Изола представила, как весной сквозь ковер прорастут травинки и лесные цветы.
Эдгар сбросил ботинки и провел ладонью по ране, которая уже затягивалась, превращаясь в рубец.
– Знаешь, – язвительно сказала Изола, – я ожидала, что твоя нога позеленеет и отвалится.
Эдгар покраснел.
– Прости, что заставил тебя ее зашивать. Когда мама пошла на очередное УЗИ, папа помог мне прошмыгнуть в соседний кабинет, где меня ждала врач. Мне потребовались уколы антибиотиков, но доктор сказала, что я прекрасно справился. Все спрашивала, умею ли я вышивать крестиком. – Он скривился и прикрыл рану штаниной, но Изола успела заметить татуировку на его обнаженной щиколотке и наклонилась посмотреть поближе: фигуристая русалка с морскими звездами на сосках, сидящая на валуне выступающей косточки.
– Ух ты, – указала на рисунок Изола, – потрясающе.
– Потрясающе уродливо, – недовольно насупился Эдгар. – Скоро сойдет.
– Не хочу тебя расстраивать, – вздохнула Изола, – но мылом ее не смоешь.
– Как насчет терки? – Эдгар ухмыльнулся, перехватив испуганный взгляд Изолы. – Да не волнуйся, она не настоящая. Просто рисунок. Я напился, и мой друг Пип убедил меня потренироваться. Вот, погляди. – Он закатал джинсы до колен. Над русалкой на коже темнели звездолет, кельтский крест, тигр, египетский анх и осьминог, всасывающий мачту пиратского корабля.
– Ух ты! Все сам нарисовал? – Изола присмотрелась к присоске на щупальце осьминога, разглядела усы на хищной тигриной морде. – Ты отлично рисуешь. Правда, просто блеск!
– Спасибо. – Эдгар повел плечами, словно сбрасывая с них тяжелую ношу похвалы. – Пока ты здесь, хотел показать тебе кое-что еще. – Он открыл ноутбук и несколько раз кликнул мышью. – Знаешь, что Оскар Уайльд написал стихотворение о своей сестре Изоле? Называется «Да покоится с миром», читала?
Изола покачала головой, и Эдгар начал читать с экрана вслух:
Ступай легко – она под снегом
Теперь лежит
И, маргаритковым побегам
Внимая, спит.
Коса поблекла золотая,
Ржа в волосах,
Краса и молодость былая
Отныне прах.
Как лилия была ты белой,
Снегам под стать,
И женщиной едва ль успела
Себя сознать.
Тяжелой гробовой плитою
Сдавило грудь,
Один я сердце беспокою,
Твой пройден путь.
Покойся с миром! Лирой или
Сонетом я
Тебя не трону – там, в могиле,
Вся жизнь моя[4].
Изола уставилась в будущее и голосом, словно прорывающимся из-под толщи воды, произнесла:
– Наверное, я его уже слышала, но не помню где.
Она подошла к опасно наклонившейся Пизанской башне блокнотов рядом с незаправленной кроватью Эдгара и без спроса открыла верхний, случайно оставив на первой странице угольный отпечаток пальца. Рисунки Эдгара оказались такими же детальными и красивыми, как и временные татуировки. Листы блокнота пестрели апокалиптическими городами, имперскими всадниками и выгоревшими солнцами. Гладиаторы с оленьими рогами. Странные блондинки в стеклянных платьях.
Внимание Изолы привлек карандашный набросок дикарки в пуленепробиваемом нижнем белье, сидящей на шишковатой голове дракона.
– Руслана, – улыбнулась Изола.
– Что?
– Ничего. – Она постучала пальцем по рисунку. – Нравится мне ее наряд. Кого-то она мне напоминает…
– Блудницу?
– Кого-кого?
– Вавилонскую блудницу. – Эдгар как попало разложил по кровати подушки и принялся складывать в стопку полузаконченные картины, чтобы придать комнате видимость чистоты. – Из Библии. Пип мне о ней рассказал. Люблю такое безумие.
– Тогда тебе точно понравятся сказки Лилео Пардье, – заметила Изола, проводя кончиком пальца по злобной усмешке «блудницы».
Неожиданно дверь спальни открылась и вошла миссис Ллевеллин, держа под мышкой какую-то гремящую коробку. Эдгар и Изола выпрямили спины, а Изола поспешно закрыла блокнот, словно их поймали на горячем.
– Привет-привет, – ласково промурлыкала Цветок Лотоса, улыбаясь Изоле.
Изола опустила голову, не в силах избавиться от ощущения, что между нею и Эдгаром протянулась какая-то интимная паутина, которая лопнула при шорохе двери по ковру.
– Ты всегда забываешь, – прошептала миссис Ллевеллин, ставя коробку перед сыном. Эдгар покраснел и пробормотал в ответ что-то неразборчивое. Его мама вздохнула и так же шепотом добавила: – И не надо стесняться.
Когда миссис Ллевеллин ушла, Изола с интересом заглянула в коробку и едва не вздрогнула, увидев ее содержимое.
Таблетки. Упаковки, пузырьки и коробочки, и на всех ярлыках – имя Эдгара. Сам он уже поспешно выдавливал пилюли из блистеров, глотал их и запивал водой из стакана, опасно покачивающегося на палетке акварельных красок. Он молчал, а Изола ни о чем его не спрашивала, погрузившись в воспоминания об ужасном прошлом, когда мама принимала двойные дозы лекарств: перестук вытряхиваемых из пузырьков пилюль эхом доносился до спальни Изолы, шкафчик в ванной был забит до отказа, а мама тайком совала все новые и новые таблетки под язык.
Наконец Эдгар принял последнюю пилюлю. Посмотрел на Изолу и нахмурил брови, все еще румяный от стыда. Одним глотком допил воду и быстро сказал, подавляя отрыжку: