Бетанкур - Дмитрий Кузнецов

Первое время Бетанкуру было нелегко понять особенности российского этикета, представлявшего собой странную смесь старых, допетровских обычаев с европейскими традициями. В ходу было угодничество, изысканная вежливость и любезничанье с дамами. Например, Марии Фёдоровне и Екатерине Павловне, преклонив колено, Бетанкур целовал ручку, а императору Александру I после беседы, в знак благодарности, — правое плечо.

Русский царь, подобно королю Людовику XIV, ценил в подданных благовоспитанность и светскость. Однажды в театре Бетанкур чуть не допустил досадную оплошность. Он не знал, что в России в присутствии императора на спектакле нельзя аплодировать прежде его. Он уже хотел было начать рукоплескать, получив огромное удовольствие от исполнения заезжими итальянцами музыки Россини, как седовласый артиллерийский генерал, с рачьими глазами, сидевший рядом с ним во втором ряду партера, остановил Бетанкура. Только благодаря счастливой случайности испанец избежал конфуза. На первой аудиенции в Зимнем дворце, в начале 1809 года, он несколько раз повернулся к Александру I спиной, что, по русскому этикету, также строго воспрещалось.

Все эти тонкости Бетанкуру приходилось постигать несколько месяцев. Строжайшим образом запрещалось возражать и говорить «нет» царским особам. Особенно трудно было соблюдать это правило по отношению к ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ принцу Ольденбургскому. Ведь с главным директором водяных коммуникаций Бетанкуру приходилось встречаться почти каждый день, особенно в Твери, и решать важные инженерно-строительные задачи, требовавшие тщательной проработки и согласований. Часто Августин Августович не соглашался с принцем, но при этом ни разу не произнес слова «нет». Он добивался цели, приводя генерал-губернатору веские и решительные аргументы, объясняя, что если сделать так, как предлагает принц, то через какое-то время государство будет терпеть убытки. Целесообразнее принять другое решение. Принц, как правило, немного поспорив, всегда соглашался с генерал-лейтенантом.

Бетанкур уже в первые дни пребывания в России заметил, что при встрече верноподданных с монархом священная дрожь пробегала по их телу, а на глазах проступали слезы умиления. В Испании отношение к королю было совсем иным, поэтому Августин никогда не подражал русским. Он держался с царем по-европейски строго, как и подобает дворянину старинной франко-испанской фамилии. И такая манера поведения Александру нравилась. Русскому царю порой было приятнее общаться с Бетанкуром, чем с некоторыми верноподданными, большинство из них при нём боялись даже рот раскрыть.

Бетанкур также отметил, что в России благородное происхождение играет роль, но далеко не первостепенную, как, например, в Испании. Самая главная вещь в России — это чин. Дворянское звание помогало получить его, но ни один человек не занимал выдающегося положения благодаря одному лишь рождению. В России только царь мог кого угодно возвысить или понизить. Только от него зависела судьба любого верноподданного. Даже служить нужно было «Отечеству и Государю». В любой момент собственность — имение, крестьяне, земля — могла превратиться из частной в казенную, и все это знали, поэтому боялись. Царь был единственным и полноправным хозяином земли русской.

И хотя сам Александр I считал, что это неправильно и нужно быть более просвещённым монархом, например европейского типа, реформы, задуманные Сперанским, шли очень медленно. Принцип сословной иерархии в России оставался незыблем: зависимость нижестоящего от вышестоящего определяла нормы поведения любого чиновника. Не был исключением и Корпус инженеров путей сообщения. Непременной обязанностью служащих оставались визиты к начальству в праздники и высокоторжественные дни — обязательно с подарками. Кто не соблюдал неписаные правила, мог легко подвергнуться административному взысканию. Бетанкур, будучи католиком, формально уклонялся от многих мероприятий. Например, в православную Пасху ему не нужно было с визитом объезжать всех начальников, хотя к нему многие его подчиненные все равно приезжали. С каждым из них он трижды целовался, произнося по-русски «Христос воскресе!». «Воистину воскресе!» — отвечали ему. Визитеры низшего ранга даже не входили в дом, а вручали подарки с записочкой дворецкому. Знаки нижайшей покорности часто коробили Бетанкура, но он ничего не мог сделать: пресмыкательство перед вышестоящим чиновником очень глубоко въелось в сердце российского человека.

Вспоминая французскую революцию и глядя на русских, никого из них он не смог бы назвать гражданином — все они лебезили перед начальством. Не был исключением даже Сперанский — он пытался держаться независимо, не ущемляя своего достоинства, но в присутствии царя нередко вёл себя подобострастно. Бетанкур достаточно быстро понял правила игры российского общества и, пользуясь тем, что он иностранец, не стал по ним играть, что дало ему преимущество обыгрывать при русском дворе многих соперников, даже из числа иностранцев, полностью принявших российский придворный этикет.

В Институте Корпуса инженеров путей сообщения тоже был свой этикет. Например, ни один воспитанник или преподаватель не имел права жениться без разрешения инспектора. На имя Бетанкура подавали рапорт, и только после его письменного разрешения в церкви можно было проводить обручальный обряд. Без такой бумаги ни одна церковь не могла обвенчать новобрачных. Но за приличную взятку, если новобрачные хотели, можно было повенчаться в любом близлежащем храме, хотя последствия такого шага могли быть самые печальные. Руководство учебного заведения имело полное право очень строго наказать врачующегося. Правда, такими пустяками, как правило, Бетанкур никогда не занимался.

Всю административную работу в институте Августин Августович поручил директору — своему близкому другу французу Сеноверу, специалисту по архитектуре и начертательной геометрии: с 1774 по 1791 год он служил в Королевском инженерном корпусе Франции. Как и Бетанкур, Сеновер был учеником знаменитого французского математика и механика Гаспара Монжа, основателя Политехнической школы в Париже и создателя высшего технического образования во Франции.

Вот что писал о нём в «Воспоминаниях» Филипп Филиппович Вигель: «Старый француз Сеновер, который, вступив в нашу службу, официально наречен Степаном Игнатьевичем, был директором института. Он был умен, как демон, в которого, конечно, некогда веровал он более, чем в Христа; так надобно думать, ибо, принадлежа к одной из благороднейших фамилий в Лангедоке и находясь в королевской службе капитаном, сделался он бешеным революционером и санкюлотом. Этого бы никак нельзя было подозревать, смотря на его спокойный вид, внимая его беспрестанным шуточкам, иногда довольно смелым, но никогда не переходящим за пределы благопристойности. Как во всех любезниках школы вольтеровской, нечестие и безбожие были в нём щеголеваты; но он тогда не хвастался ими. Он был бледен как смерть, худ лицом, но полон телом; страждущие от подагры ноги его ещё более изнемогали от тяжести его туловища: он с трудом мог ходить. Я находил его не столько приятным, как забавным, и во время веселых с ним разговоров мне всегда приходил на мысль Скаррон и все повествуемое о нём. Об якобинстве его я бы умолчал и слышанное мною о том охотно счел бы клеветою, если б он сам, увлечённый воспоминаниями о прошедшем, как об удальстве своей молодости, не рассказывал мне иногда о тесной дружбе своей с Маратом. Мне любопытно было слушать о роскошном, раздушенном и эпикурейском житье этого ужасного человека во внутренних комнатах его и как, выходя с Сенов ером, переодевались они в запачканные, оборванные блузы, чтобы на улице более угодить простому народу и заслужить имя друзей его.