Тотальное преследование - Николай Басов

Главным было, конечно, знание. Та форма образования, которая не фиксировалась дипломами, не учитывалась официально, но принималась во внимание, например, при приеме на работу. За знания, тем более качественные – такие, которые признаются в системе, построенной мекафами на Земле, которые были главным аргументом и главным козырем любого человека, – можно было пойти на многое. Но при этом с людьми происходило что-то еще. Разумеется, не на том уровне, о котором мечтал пьющий волосатый толстяк, бывший сосед Тома, только и хотевший от жизни, что разбогатеть да чтобы все ему подчинялись в той мелкой лавочке, которую он, вооруженный всеми этими знаниями, без сомнения, успешно организует.

Это происходило с людьми того уровня, которого неожиданно для всех и для себя достиг именно он, Томаз Извеков. Они сильно интересовали бородача-профессора, они выламывались из обшей системы и потому… Да, что из этого следовало? Том не знал, но думал, что из этого может возникнуть для него и Ларисы много неожиданных вещей, как хороших, так и не очень. Например, его могут сделать окончательно каким-нибудь подопытным кроликом, у которого впредь не будет ни голоса, ни даже права на собственное мнение, пока он как кролик не испустит дух.

Но пока Извеков ни о чем не жалел. То, что он тут постиг, окупало почти любую неопределенность. Хотя, с другой стороны, знания… Легкость, с какой они ему достались, вызывала смущение. Они не должны были вот так запросто вкладываться, чтобы ими можно было пользоваться, словно словарем с книжной полки. За них нужно работать, читать, думать, постигать, а ему все – даром?.. В этом было что-то нечестное, шулерское, какая-то обманка, которую он пока не раскусил.

Подобные мысли были странными сами по себе, но они уже приходили к Тому, а в этот раз они и возникали как-то слишком уж сильно. И вследствие их силы… Или наоборот, потому они и казались такими сильными, что были чем-то спровоцированы… в общем, с ним случилась странная штука.

Он и спал, вернее, погружался в то поддерживающее его и восстанавливающее состояние, которое и позволило, несомненно, выдержать ему бешеную нагрузку. И в то же время Том отлично соображал, даже был способен управлять своими мыслями, вниманием, чуть ли не зрением и слухом. При этом, словно незримый дух, он оказался в кабинете профессора и даже увидел его, только очень близко, как в наплыве телевизионной мыльной оперы – его губы, покрытые грубой растительностью, его нос, на котором поблескивала жирная капля пота, прижатую к уху трубку телефона и руку, тоже волосатую, удерживающую эту трубку… Губы шевелились, при желании не составляло труда разобрать, что же профессор говорил. А говорил он с неведомым собеседником именно о Томе.

– …я не очень впечатлен вашим заявлением. Я понимаю, что эксперимент вышел за естественные медицинские границы, но уверяю вас, в качестве подопытного он вполне контролируем. Он не проявлял никаких признаков обеспокоенности, не выказывал агрессии, даже на аппетит не жалуется.

Молчание. На том конце линии профессору явно что-то усиленно внушали.

– Не согласен…

Видение на миг дрогнуло, расплылось, Том отчетливо осознал, что задействует сейчас какие-то совсем уж запредельные энергии, может быть, даже присутствует в мире, который должен оставаться скрытым от людей, которого они не видят, но который почти так же реален, как дождь или метеориты. Потом все восстановилось.

– Мы можем с ним еще поработать… Что значит, он не вытягивает? Он уже получил по нашей градуировке примерно квалификацию Би-три… Я согласен, что по вашему табелю о рангах он уже вплотную подошел, а может, и перешагнул… Да кто же знает, что он понял в тех сеансах, которые мы ему вливали, а чего не разобрал? Это, друг мой, вовсе темная вода в облацех… Да, понимаю, это уровень управляющего группой предприятий, с заводами и людьми, или командира дивизии как минимум. Но тратить такие возможности на то, с чем может отлично справиться обычный солдафон… Хорошо, пусть не обычный. Но согласитесь, командир дивизии – это не воплощение таланта и высокого парения духа… Мы можем добиться с ним чего-то еще, я это чувствую. Я анализирую его день и ночь и, разумеется, готов за все отвечать.

Снова молчание. На этот раз картинка уплыла в сторону окончательно. Да в ней и не было уже ничего любопытного для Тома. Гораздо важнее было сохранить, так сказать, звуковое сопровождение, важно было понять, что говорит профессор.

– Пожалуй, если придерживаться вашего сравнения, он один может удерживать эту самую дивизию. То есть исполнять сразу множество функций, например командовать и поддерживать ее жизнеобеспечение, и угадывать действия противника, если таковой отыщется, и обеспечивать ее лояльность на каком-то другом, нами пока не познанном уровне… По сути, обычный генерал-майор на это не способен, у него куча вспомогательных служб и очень жесткие алгоритмы этих самых служб… А Извеков может в одиночку или почти без помощи…

Снова некоторое молчание. Теперь Том только слышал этот разговор, но почти не видел его. Тени какие-то перед глазами мелькали, но были они серыми, словно он разучился видеть даже краски.

– Нет, не так. Сражение, возможно, выиграет и обученный опытный генерал, но Извеков тянет на то, чтобы выигрывать кампанию, чтобы выигрывать войну… Если у вас есть сомнения, приезжайте, посмотрите его графики, они впечатляют!

«Дурацкий разговор, дурацкие сентенции», – подумал Том и вдруг вспомнил, что именно на решение вот таких военных – пороговых, на границе жизни и смерти – задач из двадцати шести, кажется, маршалов Наполеона сломались почти все, кроме еще троих, не считая императора. То есть только трое из всей блестящей команды военных талантов умели выигрывать кампанию или даже войну, заставляя противника сдаться. Том не стал вспоминать их фамилии – он и сам не очень-то понимал, откуда у него эти знания, но с этим теперь ему приходилось мириться.

Кстати, интересно: сам профессор лодировался? И если да, то в каких дисциплинах? Откуда у него такая чрезмерно расцвеченная для врача речь, уверенность и понимание того, что происходит с человеком, которого лодируют? Возможно, ничего очень уж страшного с Томом и не произошло. Просто сунут его на такую должностенку, как у этого мужика, и начнется какой-то новый этап его судьбы, его жизни, с новой службой и новыми, пока не вполне ясными ему обязанностями…

Нет, наоборот, от всего этого веяло угрозой! Никаких таких синекур или особо ответственных постов Тому не обещали. С ним поступят как с… мутантом, как с уродом, которого следует изучить, а потом, когда кто-то до чего-то догадается или просто защитит на нем диссертацию, Тома разрежут на кусочки, и на этом все будет кончено. Для него. Точно и совершенно недвусмысленно кончено.

Профессор еще что-то говорил, в его речи шли сплошные медицинские термины, но Том теперь их тоже неплохо понимал, особенно когда они касались церебрально-информационных аспектов или биологических отражений торсионных воздействий. И еще до того как это наваждение, этот полусон-полуявь завершился, Извеков уже понял, что теперь его заберут. Что на том конце линии, по которой разговаривал бородач, просто хотели выдержать некую интонацию вежливости, потому что и сам профессор, и его эксперименты, и его исследования были важны и нужны мекафам. Но решение уже было принято, и оно не обещало Тому ничего хорошего.