Тотальное преследование - Николай Басов

Еще Извекова изрядно заинтересовала космонавигация. Она оказалась трех видов – планетарной, околозвездной и межзвездной. Движение в планетарных условиях почти не использовало возможность получения энергии из пространства, потому что нарушало некую сложную среду, окутывающую каждую из планет. Межзвездный перелет требовал разгонов со «сжиганием» пространства, причем тут были какие-то «плеши», в которых резко падало потребление энергии, и были «сгущения», в которых падала скорость корабля, словно у пули, попавшей в воду.

Но самой сложной была околозвездная навигация, главным образом, из-за огромных гравитационных нагрузок на корабль, солнечного ветра и даже, как понял Извеков, хотя и не сразу, из-за довольно сложной картины так называемых течений пространства. В целом это действительно напоминало сложности обычной навигации у берегов – то ли от приливно-отливных перемещений воды, то ли из-за разной плотности соленой и опресненной реками воды, то ли из-за направления потоков, задаваемых водосбросом. Аналогия эта не показалась Тому удачной, но всякие критические соображения он в себе задавил просто потому, что, скорее всего, никогда с этим в реальности не столкнется.

Еще он довольно много сведений получил об устройстве орудий, которыми корабли были вооружены, о системах жизнеобеспечения, о развитии внутрикорабельной микробиологии, что при дальних походах больших межзвездных кораблей, длящихся столетиями, происходило почти повсеместно. Настолько, что любой корабль перед большой космической станцией первым делом принимала именно карантинная служба, которая могла среди прочих мер наложить запрет на контакты с кораблем, каким бы ценным или необходимым ни был его груз.

Извеков так увлекся этими новыми для человека его уровня образования знаниями, что даже растерялся, когда однажды вечером Вера ему сказала, что его куда-то переселяют от нее и она остается в одиночестве. Вера плакала, а Том не понимал ее настроения – она вообще в последнее время стала какой-то… плаксивой. И хотя Том пробовал ее утешать, получалось у него неискренне. Все это было предсказуемо, еще когда она к нему переселялась, так что же теперь по этому поводу переживать?

Гораздо любопытнее было то, что при известии о его скором переселении неизвестно куда Извеков вдруг почувствовал, что в этом изменении уже сложившегося пребывания в пансионате скрыта какая-то угроза. Что это была за угроза и что могло с ним случиться, он не понимал, но надеялся разобраться, когда придет время, а возможно, догадаться тем таинственным образом, каким он узнавал теперь многое о мире, – посредством озарения. Но в том, что это непременно нужно сделать, Том не сомневался, почти так же, как не сомневался и в том, что догадка его будет, скорее всего, неожиданной, но верной.

На этот раз загрузка была очень сильной. Том даже корчился сдержанно – научился не выражать чрезмерно того, что испытывал. Но все же подумал, что у этой машинки есть какая-то другая, более высокая скорость заливки, чем пресловутая тройная. И лишь потом понял, что дело не в этом, все проще и… сложнее, как бывает почти всегда.

Оказывается, сестра на этот раз вколачивала в него какие-то вовсе невразумительные знания, завершающие едва ли не весь цикл, который ему начитали по космовождению. А последние, обобщающие идеи вообще всегда сильно действуют. Они подводят черту под тем, что человек знает, они производят впечатление открытия, потому что даже те вещи, которые вчера еще представлялись невразумительными, вдруг становятся понятными, а это очень мощное переживание. И конечно, они знаменуют некоторую степень успеха. Том и корчился и кайфовал, как однажды выразился его доктор.

Доктора, кстати, давно сменил тот самый бородач, заведующий всем пансионатом. Он и присматривался к Тому, он и «вел» его, выражаясь на медицинском языке. Он даже вызывал Тома к себе в кабинет, чтобы поговорить с глазу на глаз. Странный это был кабинет – хмурый, с темной мебелью, – но почти всюду были расставлены какие-то керамические статуэтки, от которых рукой было подать до салфеточки на телевизоре, а это не вязалось со всем остальным, что в этом кабинете было.

Извеков ломал над этим голову, но ничего серьезного не придумал, просто принял как данность, хотя бородача опасался. Тот мог быть опасным, потому что в своей увлеченности и энтузиазме по поводу возможности заливать знания в людей напрямую, как перезапись с магнитофона на магнитофон – о чем он, кстати, однажды проговорил чуть не битый час, – в своем желании сделать людей такими, какими предположительно они могли стать, получив знания и цивилизовавшись наконец после веков кровавых войн и насилия, он был способен пойти именно с Томом на какой-то вовсе дикий эксперимент, и тогда, Том был в этом уверен, что-то в нем сломается.

Он уже действительно подумывал о том, что, пожалуй, подошел к пределу своих возможностей выдерживать заливку, он не пытался объяснить это кому бы то ни было, особенно бородатому профессору, как этого мужика величали в пансионате, но чувствовал это. И мечтал. Вот если бы было возможно, скажем, на пару месяцев, а лучше на пару лет сделать перерыв, а потом повторить процедуру… Но об этом можно было лишь мечтать. Заливкой управляли какие-то поднебесные сферы администрации, и, вероятно, она плотно контролировалась мекафами. Минуя этот барьер добраться до аппарата, до того софта, который машина использовала, до достойного обслуживания во время лодирования, и особенно необходимого медицинского – было невозможно.

В конце сеанса Том все же сумел расслабиться, хотя и больнее стало, но он все же лежал, как йог во время медитации, совершенным бревном, и это слегка обеспокоило сестру. Она подходила пару раз, Том чувствовал это через пелену поступающих в мозги заключительных аккордов той симфонии, которую уже выучил или как бы выучил. Сестра пощупала пульс, словно на запястье Извекова не было манжетки с пульсомером, потом коснулась его лба, совершенно по-женски.

Когда он медленно приходил в себя, как всегда, уже привычно одергивая пропотевшую распашонку, она улыбнулась ему чрезмерно яркими губами:

– На сегодня все. Мы подошли к тому, что… Не знаю, как сказать. Вам следует очень тщательно подготовиться к следующим сеансам.

– Понимаю, – отозвался Том и вдруг сделал то, чего раньше никогда не догадывался сделать. Он произнес: – Спасибо вам.

Медсестра подняла в удивлении брови. Но Том больше ничего не стал говорить и отправился к себе в комнату. Теперь он жил один. Это было необычно для пансионата, который, как и четыре месяца назад, когда Том только прибыл, был переполнен. Но он уже немного привык к тому, что с ним считаются чуть больше, чем с другими пациентами, и не слишком волновался.

Он сразу, как повелось давно, лег, но сон не шел. Голова работала как часы, вернее, как будильник, который никто не может выключить. Том стал размышлять, что же такое с ним, бедным подопытным кроликом, тут сотворили. Это была его обычная предсонная идея, вроде того как другие считают баранов или выдумывают про себя сказки, которые никому никогда не рассказывают, даже самым близким и родным людям.