Тотальное преследование - Николай Басов

Но Том уже понимал, что сведения, которые ему заливали, сверстаны были на скорую руку. Возможно, потому что времени от Завоевания прошло слишком мало и по-настоящему толковые программы не успели разработать. Все то, что он сейчас получал, являлось простым институтским курсом. А в институте, понятное дело, его наговаривали (или «надумывали»?) обычные преподаватели – как правило, узкие специалисты. Вот и вышло, что базовые знания при этом не учитывались. Но Извеков недавно, недели три-четыре назад, научился одной не очень даже сложной штуке – подстраивать свои мозги и свои знания под то, что в него заливали.

Это действительно было не слишком трудно. У каждого человека, который ложился под эту машину и которые будут в это ложе еще многократно ложиться, есть свои ограничители или в устройстве мозгов, или по личным предпочтениям и интересам. Не подстраиваться же под каждого?.. Курс науки – это и есть курс науки, а не развлечение. Но следовало привязаться к чему-то знакомому, с чего и начиналось более… продвинутое понимание.

Том так и сделал. И уже стал вникать в то, что… читал в шлеме, как вдруг на самом дне его почти бездонной способности усваивать знания и соображать вдруг ощутил, что ему очень нравятся… мекафы! Просто совершенно невозможно нравятся – влюбиться можно. Он с тихим удивлением вспомнил, какое тошнотворное ощущение испытал, когда увидел мекафа впервые, в коридоре, в каком-то полупрозрачном скафандре. И как теперь этот образ – деталей в сознании не всплывало – расслабляет его хотя бы тем, что он существует, этот мекаф. Как и другие мекафы…

«Понятно», – решил Том почти трезво, без соплей умильности. Помимо прочего, они вкачивали в него еще и лояльность захватчикам. Что ж, не самый глупый ход. Вот только непонятно, сколько раз в него уже это вколотили? Пожалуй, что много. Ведь он выполнил норму по загрузке многократно, а программы они, определенно, не меняли. Следовательно, и этой обработке он подвергался многократно…

Впрочем, кто бы говорил, а он-то, как сегодня выяснилось, даже экономику пропустил, проглотил и забыл, как плохой студент. По всем известной поговорке «сдал – забыл». Ничего! Это ничего, что они мекафов в мозги вкладывают, потом дело пойдет – медицина, что ни говори, наука большая и нужная… А еще языки, шахматы… Только бы научиться пользоваться всем тем, что он тут получит!..

А потом пошла настоящая, почти привычная работа. Извеков не кокетничал и не хвастался перед собой. Он действительно мог перегрузить из машины в свои мозги все то, чем его программировали. И усвоить куда больше из того, что ему подавали, чем иной студент, который в итоге получит, например, диплом об окончании и присвоении какой-нибудь квалификации.

Вечером, после короткого сна, Том попробовал, как обычно, отправиться в тренажерный зал. Но что-то в нем забастовало, тяжести таскать не хотелось, бегать или растягиваться для гибкости – тоже. Он просто поплавал немного и потом долго жалел, что не измотался, как привык, потому что ему отчетливо этого не хватало.

И уже полулежа в кресле перед телевизором после ужина, он сообразил, что теперь-то, пожалуй, у него и пойдет настоящая работа. Раньше он слишком боялся, что его выгонят из пансионата, недодадут чего-либо и ему останется только жалеть, что он так плохо использовал отличную возможность поучиться. Теперь Том не боялся. Он прошел главный тест, бородач ему разрешил, и теперь сумеет проделать все наилучшим образом, теперь сумеет!

Как-то Том вошел в ванную своего номера… Вернее, попытался войти, но оттуда выплеснулся визг, а то, что он увидел, было явно женским телом, немного прикрытым то ли полотенцем, то ли халатиком. Это сразу вернуло Извекова к действительности. Он сел в единственное в комнате кресло и попытался проанализировать ситуацию. «Может, я заблудился, попал не туда, куда нужно?»

Осмотрелся – нет, вот его веши, вот его пропотевшая роба, майки, новый комплект бумажного одноразового белья, которым так усердно снабжал пансионат. Том даже решил на минуту прилечь и попрыгать на матрасе – что-что, а матрас его тело помнило чуть не до последнего колтуна под боком. Но это было бы смешно, кровать, определенно, была его собственной. Так откуда же тут девица?

Она вышла, распаренная, но уже со слегка подведенными глазами. Стройная, гибкая, совершенно незнакомая. Глаза раскосые, скулы высокие – значит, из Азии. Может, из ближайшей Азии, нашей, российской.

– Меня зовут Вера, – сказала девушка и уселась на соседнюю кровать.

Том почти в смятении подумал: может, он тут наблудил самым идиотским образом и вот теперь об этом забыл? У него уже бывали выпадения памяти – не мог вспомнить того, что случалось с ним всего-то несколько часов назад. Вот то, что ему заливали, он помнил, как правило, хорошо. Лишь иногда удивлялся, как этот переход из кратковременной памяти в долговременную происходит за такое малое время? Другие говорили, что на это требуются дни, иногда недели. «Наверное, это какая-то особенность организма», – подумал он и решил все же заговорить с девушкой:

– Вы как здесь оказались?

– А я теперь тут живу. Буду вашей соседкой.

– Разве по правилам пансионата позволено, чтобы… Это же немного… неэтично?

– Ерунда, я сама напросилась. – Вера вдруг улыбнулась, и ее раскосые глаза стали совсем как щелочки. – И ты согласился.

– Кто? Я?!

То, что произошло дальше, было и хорошо, и немного глупо. Но все это случилось. Конечно, они разговорились, у Веры оказалась бутылка какого-то очень сладкого вина, она рассказала о себе (или притворилась, что рассказывает)… А когда Том проснулся, он лежал на своей кровати и, кажется, за миг до этого вполне по-плебейски храпел. Вера лежала на боку и смотрела на него, Извекову даже не нужно было поворачивать голову, чтобы это понять. Такие прозрения часто накатывали на него под загрузкой, и он к ним уже начал привыкать.

Находясь еще в тонком состоянии полусна, Том вдруг очень хорошо вспомнил, что с ними было. Да, в общем-то, обыденная штука, что испокон веков происходит между мужчиной и женщиной. К тому же Вера, раз уж сама переселилась к нему, взяла на себя инициативу, не слишком доверяя его настроению. Любовницей она оказалась очень пылкой и умелой, настолько, что Тому было немного неловко вспоминать подробности. Но все это было и вспоминалось с удовольствием.

В течение следующих дней Том ходил с какой-то даже опаской, словно каждый, пусть и тот, кому не было до него никакого дела, мог подойти к нему и в чем-то обвинить. Но этого не случилось, лишь сестрички пансионата иногда подхихикивали, но вслух ничего не произносили. И лишь тогда до Извекова дошло, насколько он отличается от всех здешних обитателей и насколько стал по-настоящему одинок… Кажется, даже Вера не могла его от этого избавить. Но, в общем, главное было в том, что его роман никого, похоже, не смущал.

Однажды Том проснулся среди ночи. Вера посапывала на соседней кровати, ее халат был брошен на кресло – она вообще завоевала сразу очень много места в комнате. Другие постояльцы Извекова, пусть даже он и не всех мог вспомнить, были скромнее. Как ни странно, теперь Том совсем не стеснялся того, что у него с этой Верой происходило, он даже слегка устал от того эмоционального напряжения, которое новая связь на него накладывала. И, должно быть, по этой причине он стал думать не о том, что и как в него закачали в прошлый сеанс, а именно о ней.