Гюмрийские рассказы - Николай Игоревич Зименов

Гюмрийские рассказы

Война

Сегодня проснулся в двенадцать часов дня. Тело разбитое, сознание всё ещё мутное. Хочется воды и в душ. Вчера хорошо гульнули у Саши Лычкова на дне рождения. Много пели, играли на гитаре, играли в Элиас и крокодила. Завёл много полезных знакомств. Саня один из первых эмигрантов 2022 года и уже хорошо знает этот город и тех, кто в него приезжает. Мысли сбиваются, память работает отрывисто. Помню пошли в "Гурмана" за вином. Выбор, несмотря на название, был довольно куцый, поэтому двинули дальше в "Кристалл". Там нашли вино, с амфорой на этикетке. Памятую о фильме Парфенова, где он красочно описывал вина из квеври и так же красочно, описав вкус и аромат этого вина своим спутникам, я убедил их остановить муки выбора на нём. Дальше второй этаж "Балгона" смех, танцы и длиннющие разговоры, которые закончились только в глубокой ночи. Мда, я вроде и поспал, но проснулся уставшим. В планах сегодня вечером поиграть в волейбол, нам пообещали какого-то тренера. Это должно быть интересно.

Глаза набухли соляной пещерой, заспанки из-за слезящихся глаз огромными солёными брусками не дают векам полностью раскрыться. Иду в душ, включаю воду, топчусь перед водой. Жду, когда нагреется. Ищу бодрящий плейлист. Залезаю под струи, играет "smells like teen spirit", трясу в такт головой, стараясь проснуться.

На улице гремят фейерверки, хлопают в такт басам "Нирваны".

Какие, блять, салюты. Дом качнуло, свет мигнул и погас. Удар. Ещё удар. Зеркало с треском осыпалось на пол. Шок. Удар. Вода льётся мне на голову, я держусь за стены. Удар. "Нирвана" уже играет где-то на полу.

When the lights out,

It's less dangerous

Удар. Ещё удар. Ещё удар.

Тишина.

Я стою, держась за стенки душевой, в полном ахуе. Что происходит? Я боюсь. Мне страшно.

Надеваю на ощупь тапки, бегу к окну. Холод, текущий из рам без стекла льётся в мокрые ноги. Площадь изрыта вмятинами асфальта, кое-где примята упавшими ёлками. Башня с часами некрасиво скошена, циферблат, разрезанный по хорде, лежит на дороге. Машины стоят с открытыми дверями, людей не видно. Шок. Быстро надеваю, что вижу на мокрое тело. Тишина гробовая. Начинаю метаться по квартире, набиваю рюкзак, чемодан. Ноутбук цел. Собранные вещи сложил у входа. Сколько прошло? Минута? Десять минут? Открываю дверь.

— Окнутюн! Окнутюн!2

Слетаю на этаж вниз. Первый этаж встретил оскалившимися кусками арматуры и разбитым бетоном, вместо ступеней. Вхожу в проём соседней квартиры, где раньше была дверь. Меня вырвало. Вокруг люди кричат что-то на армянском. Второй раз вырвало. С соседом тащим на одеялах человека без бёдер. Во дворе скапливаются люди. Мы тащим дальше вниз, в погреб. Банки с абрикосовым вареньем. Компоты, соленые огурцы. Во дворе, около площадки разкуроченные тела. Я блюю и уже не стесняюсь, на дне рождении было много вкусного: бургеры, салаты, торт. Господи, как я устал.

Удар. Ещё удар. С потолка погреба сыпется пыль. Лопаются банки с законсервированной вкуснятиной. Ещё удар, ещё удар, ещё удар.

Мы сидим, перекрывшись руками, орём в себя. Он на армянском, я по-русски. Блять, почему эти взрывы не прекращаются. Минута. Пять минут. Десять минут.

Мы втроём в подвале. Точнее уже вдвоём. Бабушка на одеялах рассматривает засыпанными пылью глазами полки погреба, где раньше стояли банки с айвой. Сосед воет и после очередной встряски замолкает. Гробовая тишина. Ни людей, ни собак. Выхожу из погреба, поднимаюсь, как по горам к себе, на третий этаж. Поскальзываюсь на своей двери, которая почему-то лежит в пролете между вторым и третьим этажом. Светлый проём моей квартиры наполняет мои лёгкие свежим воздухом и пылью. Я даже вещи свои не могу найти, зато вижу остатки кухни на моей кровати. Дыра в полу, там, где была кухня, сливает в себя воду из ванной. Представляю, какой будет счёт за коммуналку. А что я Маше скажу? Похерил всё шмотье. Как мне работать теперь без ноута?

Мои неуместные рассуждения прерывает крик с площади.

— Ка мэкэ, вов кэндани е?!3

Смотрю вниз. На изрытом асфальте копошатся люди, слезающие с брони, бегущие в дома, орущие в мегафоны. Кричат сирены, где-то вдали гремят взрывы. Думаю, что, наверное быстрее будет спуститься по обломкам туфа, по фасаду к военным, нежели я буду опять скакать по разбитым ступеням к выходу из подъезда. Оказавшись перед бронёй я спрашиваю у офицера (судя по погонам), что происходит и что мне делать. Ноль эмоций, офицер продолжает командовать составом. Шок прошел, я начинаю кипеть. Говорю с военным громче, чем надо в такой ситуации. Игнорирование продолжается, но я уже не один. Рядом сосед и ещё несколько человек из близлежащих домов, которые начинают материться и орать. По-армянски. В нашу сторону начинает двигаться группа военных в балаклавах. На нашивках у них пять букв и поднятый автомат Калашникова. Я начинаю понимать, кто передо мной. Понимаю насколько всё плохо. В процессе разговора (мне переводят) выясняется, что Гюмри был подвержен ракетной бомбардировке, часть ракет было сбито ПВО, но основная инфраструктура была уничтожена. В скором времени вокзал будет обстрелян артиллерией, поэтому всем гражданским лицам нужно собраться на площади до дальнейших указаний. Из этих лиц, все мужчины должны принять участие в обороне города.

Отлично, уехал от одной войны, попал на другую. Довольно быстро мне удаётся объяснить военным, что я не гражданин Армении и что я должен как можно быстрее попасть в безопасное место. На что получаю ответ: 102 база уничтожена, боевые дежурства ведутся в соответствии с положениями ОДКБ. В общем, единственный вариант спастись это вместе со всеми мирными жителями пытаться найти безопасность на территории Армении, а лучше на территории Гюмри, в предусмотренных для таких случаев убежищах.

От этих слов я начинаю кипеть ещё больше. Я домой хочу. Мне вообще всё это не вперлось, у меня семья в России. Но предусмотрительно