Вересковое сердце - Рииттая

– Запомни, моя внучка: всё вокруг нас населено духами. Пока они признают тебя, ни один злодей, ни один колдун с равнин не сможет тебя одолеть.

– Это они и есть? Эти рисунки – это духи, бабушка?

– Да, Орис. Видишь, какого цвета моя душа? А душа того дерева?

Девочка радостно кивает. Её и без того огромные зелёные глаза кажутся почти совсем круглыми, они переполнены восторгом. Она вертит головой, пытаясь разглядеть и запомнить каждую деталь волшебных узоров. Айка улыбается одними глазами. Ей явно по душе любознательность внучки.

– В таком виде они являются людям, – Айка обводит рукой узоры вокруг себя. – Не каждому они покажутся, и травы не всегда помогают. У тебя есть великий дар, дитя. Видеть.

Орис отвлекается от игр с цветком, вязь на котором начинает сиять ярче от её прикосновений, и озадаченно морщит вздёрнутый носик.

– Разве не все умеют видеть?

Айка усмехается.

– Даже смотреть умеют не все, а уж видеть – подавно.

Наутро бабушка чуть ли не впервые улыбается ей по-настоящему – широко и открыто. Они возвращаются в деревню, и все встречают их с немым вопросом на лицах.

– Духи признали эту девочку! – объявляет Айка, сжимая сухой ладонью маленькую руку Орис. – Если мой сын не хочет научить её врачеванию, то, пожалуй, она сгодится как моя ученица!

Никто в деревне никогда не посмеет спорить с Айкой. Она, может, и не староста, но кто такой староста против ведуньи?

Ведунья! Орис ученица ведуньи, она должна однажды стать такой же суровой, непоколебимой, необходимой деревне! Как можно кого-то столь важного сбрасывать со скалы?! Ну что за люди! Сколько времени она убила на обучение, сколько книг и каменных скрижалей прочитала вместе с Айкой, сколько выучила трав и их сочетаний, и всё это ради того, чтобы за три дня до свадьбы быть сброшенной со скалы?

Три дня? Глупая память. До её свадьбы никак не могло оставаться три дня. Почему так мало? Она не помнила. Новый приступ боли в виске заставил Орис мысленно корчиться. Как можно хоть что-то вспомнить, если боль начинает плавить мозги?

Мысленно она быстро переметнулась к более ранним воспоминаниям, любым, какие попадутся. Она с лучшей подругой Таллис валяется на поляне в лесу. Они плетут венки и смеются.

– Так нечестно! – хохочет Таллис. – Эти незабудки вянут быстрее, чем я доплетаю венок, а твои выглядят свеженькими! Ты ведьма!

– Вовсе нет! – Орис высовывает язык. Но спорить глупо: нежные голубые цветочки так и льнут к её рукам, ярче расцветая под её прикосновениями. Она не просит об этом. Само выходит. Такое частенько случается. Ей немного не по себе, но она не показывает этого Таллис. Впрочем, лучшая подруга слишком хорошо её знает. Таллис хитро прищуривается, резким движением выхватывает из руки Орис венок и с хохотом бросается прочь, заставляя её бежать следом. Таллис гораздо быстрее, чем и пользуется. Её издевательский голосок выводит простую деревенскую песенку:

– Как у ведьмы глаза – зелень,

Как у ведьмы сердце – камень,

Руки скованы цепями,

Путь её травой устелен.

Путь до первой ветки бука.

Там мы гадину повесим,

Там тебе и место, плесень,

Вот тебе от нас наука!

Спасибо, память, что соизволила запомнить детскую частушку, но избавилась от недавних событий! Забавно, но детские воспоминания не причиняли ей боли. Орис вновь попыталась вспомнить последние дни – боль вгрызлась в её многострадальную голову с тройной силой. Что ж, очевидно, возвращаться к этому ей не стоило. Воспоминания лежали на самой поверхности, манящие и вместе с тем недоступные. Что всё же с ней произошло? Может, попытаться прорваться через боль, чтобы вспомнить это?

Невыносимо!

***

Орис распахнула глаза – и поспешно закрыла обратно. Свет казался ужасным порождением злых духов. Она глухо застонала, и тут же услышала шаги, приближающиеся к ней, и тихое бормотание брата:

– Тише, тише. Не шевелись. Всё хорошо.

Хорошо?! Орис подумала, что Марбл, видно, спятил. Всё было очень уж далеко от «хорошо». Ей хотелось выть на луну, но она не могла даже шевелиться. Не говоря уже о том, что болело всё, всё, ВСЁ! Каждый вдох отзывался болью, не отставали и выдохи. Боль разливалась по телу, обжигая изнутри. Орис готова была плакать и метаться, но, опять же, не могла шевельнуться и всё в ней пересохло. Потому лишь слабые стоны срывались с губ.

– Что с ней? – испуганно спросил Марбл. Судя по звуку, Паучиха опять курила трубку.

– Ей плохо.

Марбл поперхнулся воздухом. Впрочем, смогла бы Орис говорить, она не дала бы более точного ответа.

– И как ей помочь? – растерянно поинтересовался брат.

Тихие шаги обозначили приближение ведьмы. Она опустилась рядом с головой Орис. Знакомое ощущение пальцев на лбу через повязку.

– Принеси ей воды.

– Чашку?

Орис не видела, но почувствовала этот уничижительный взгляд, брошенный на Марбла.

– Неси сразу ведро! – бросила ведьма. Марбл пробормотал рассеянное «ага» и куда-то побежал. – Стой, я же… пошутила. Эх.

Паучиха поцокала языком. Орис почувствовала её холодные пальцы на своей руке. На этот раз она решила открывать глаза потихоньку. Едва разомкнув веки, она разглядела нависающий над ней тёмный силуэт, закрывающий дневной свет. Почему-то это зрелище вызывало в ней дикий страх, и Орис поспешила открыть глаза чуть шире. Правый глаз был скрыт под повязками. Она даже не могла сказать, остался ли он зрячим. Да что уж там, остался ли он?

– С пробуждением, – безэмоционально поприветствовала отшельница.

Орис, наконец, могла разглядеть её. Сейчас ведьма не казалась зловещей, она выглядела как многие женщины-горцы. Нет, пожалуй, не как многие: её можно было назвать красавицей. Светлые волосы заплетены в толстую косу, небрежно перекинутую через плечо, лицо чуть бледное, уставшее, с еле заметными морщинками на лбу и под глазами. Надето на ней было длинное серое платье, какое Орис легко могла представить на ком угодно в деревне, хоть в целом горцы предпочитают более яркие цвета в одежде. Впрочем, она одобрила выбор – она и сама бы предпочла более мрачные ткани, если бы это не вызывало столько вопросов у соседей и возмущения у её собственной матери.

Почему-то Орис казалось, что, когда она видела Паучиху в последний раз, ведьма выглядела совсем по-другому. По крайней мере она должна была быть куда старше.

Примчался Марбл с ведром воды, поставил его рядом с Паучихой. Та вздохнула неимоверно тяжело, опустила пальцы в воду, затем брызнула несколько капель на губы Орис. Ещё чуть-чуть, и ещё. Орис смогла разомкнуть слипшиеся губы и несколько капель упало на язык. Совсем мало, но это позволило ей прохрипеть: