Вересковое сердце - Рииттая

Орис почувствовала, как тонкие пальцы еле касаясь провели невидимую черту на её лбу. Она поняла, что вся её голова покрыта повязками.

– Ваша сестра в сознании и слышит нас. Это хороший знак. В ней есть воля к жизни.

Марбл с облегчением вздохнул, и Орис ощутила лёгкое поглаживание на внешней стороне ладони. Рука брата была тёплой.

– Она холодная, как лёд, – он словно отзеркалил её мысли.

– Она потеряла много крови. Да и откуда её телу взять силу, чтобы согревать себя? Укройте её, только осторожно – она хрупкая. И не сместите ногу. Не бойтесь, ей не будет больно в любом случае.

Орис почувствовала вокруг себя возню. Брат старался быть аккуратным, чего никогда за ним не наблюдалось, и его забота её очень тронула. Одеяло, казалось, само по себе излучало тепло. Как странно.

Призрачное прикосновение снова потревожило её лоб.

– Её воспоминания повреждены, и разум хочет избавиться от остатков памяти.

– Неудивительно, – отозвался Марбл, хлопоча где-то в её ногах. Она слабо чувствовала эту область своего тела. – Я бы на её месте тоже хотел бы всё забыть, а потом просто свалить подальше от гор. Начать новую жизнь без всего этого… Этого, – эхом повторил он. Орис чувствовала, что брат в каком-то новом для себя состоянии. Он никогда раньше так себя не вёл.

Итак, судя по их разговору, она упала со скалы. Орис попыталась собрать воедино все обрывки прошлого, бисером рассыпавшиеся по сознанию. Как она могла упасть?

Спрыгнула? Она неудачливая самоубийца? Орис прислушалась к себе – всё внутри неё противилось этому предположению. С чего бы вдруг ей пытаться покончить с собой? Её жизнь так прекрасна! Ведь она под началом своей бабушки занимается интереснейшим делом, которое только можно найти в горах, у неё любящая семья, которая всегда поддержит, а её жених – самый прекрасный, добрый и умный парень во всей деревне. И пусть она сейчас не могла вспомнить всех дорогих сердцу людей как следует, она точно знала, что так оно и есть.

Упала? Такая неуклюжесть не была ей свойственна. Орис могла быть не самой ловкой девушкой в деревне, но удержать равновесие для неё уж точно не было проблемой. В горах люди, способные упасть с обрыва, погибают ещё в раннем детстве. Да и зачем бы ей было идти на край скалы? Видом полюбоваться?

Сбросили? Но кто в целом мире, вернее, в их деревне, мог желать ей зла? Орис всегда следила, чтобы отношения с другими были по возможности тёплыми, никогда не сплетничала за спиной и никому не переходила дорогу. Если она и обидела кого-то ненароком, то точно не настолько, чтобы ей желали смерти. Значит, произошло что-то…

Ах, разве это важно. Нет, не стоит себя мучить из-за такой ерунды. Красные волны, пульсирующие в голове, не позволяли ей пересечь черту воспоминаний. Обретя тепло, она снова начала погружаться в темноту, тишину, и пустоту. И, прежде чем желанный кокон из ничего поглотил её, она почувствовала, как длинные пальцы выводят на её лбу неизвестные узоры, и услышала, как Паучиха холодно говорит:

– Не позволим ей всё забыть.

***

О нет! Её прекрасные темнота, тишина и пустота! Они таяли без следа, а вместо них обрывки памяти алыми вспышками возникали в воспалённом сознании. Паучиха могла околдовать её, чтобы избавить от боли тела, но от боли души избавить она вряд ли могла, да и явно не хотела. Она нарочно бросила её в эту пытку, этот кошмар, эти воспоминания!

Разум Орис сопротивлялся возвращению памяти. Ужасная боль заставила её осознать, что у неё есть голова, а в ней мозги – эти части сейчас будто залили расплавленным металлом. Орис хотелось выть от боли, метаться, но тело не слушалось. Кокон из темноты, тишины и пустоты превратился в ловушку из алых волн, вспышек боли и обрывочных образов. Вместе они не несли никакого смысла, но все, безусловно, были из её прошлого.

Маленькая Орис, круглолицая и румяная, стоит перед охотниками деревни, вцепившись в руку отца и отчаянно пытаясь спрятаться за его ногой, но он только подталкивает её вперёд. Суровые старейшины качают головами: в охотники её не возьмут. Маленькая девочка, ниже ростом, чем её и без того нерослые ровесницы, с тонкими ручками и ножками, не могла долго бежать за добычей, да и удержать нож как следует у неё тоже не получалось. К тому же она ещё и рыдала, когда ей надо было воткнуть лезвие в сердце зверя, и так и не смогла умертвить прекрасного горного козла. Поскольку шахтёром или земледельцем она не могла стать по всё той же причине своей хрупкости, отец было махнул на неё рукой: значит, замуж.

Такова её судьба? Вырасти и выйти замуж, как мать? Не знать в жизни ничего другого, кроме как хлопотать вокруг мужа и рожать детей? Боль чуть затихла, уступая место возмущению. Нет, не такой была её жизнь!

У бабушки Айки глаза, как темнота пещеры, Марбл ведь свои от неё унаследовал. А больше ничего из её внешности не вспоминается. И почему она вечно запоминает в людях только глаза? Детская травма, что ли, из-за той книги сказок и голубоглазого принца? Бабушка и сама как из сказки, только не из той, где добрая бабуля спасла сироток, а из другой, про болотную ведьму. Своим взглядом она может и скалу продырявить. Орис стоит перед ней, робкая и краснеющая, маленькая и нелепая. Тёмные глаза будто видят её насквозь. Бабушка задумчиво кусает внутреннюю сторону щеки.

– Я посмотрю на неё, Мáртин, – голос Айки словно сухой хворост, потрескивающий в огне. – Но ничего не обещаю. Сынишка Áслана, Шайн – толковый малый, я собиралась его взять в ученики. Не думай, что я предпочту её только потому, что она моя внучка.

– Просто проверь, мама, – отвечает отец. Орис чувствует его тяжёлую тёплую руку на своём плече. – Ке́йтис мне уже плешь проела, говорит, с дочерью говорят духи.

Айка крякает вместо смеха. Глаза-пещеры смотрят чуть теплее. Она берёт Орис с собой в лес на всю ночь.

Эту ночь Орис не забыла бы даже упав со скалы сто раз и разбившись на кусочки. Бабушка окуривает её травяным сбором. Орис кашляет, но послушно вдыхает целебный дым.

– Твои глаза откроются, маленькая. Потерпи.

Они стискивает крошечные зубки и терпит. От дыма лёгкие словно разъедает, в голове туман, но это неважно. Мама всегда говорила: «Кто смог впечатлить Айку, тот, верно, избран духами». Орис хочется впечатлить строгую Айку, но голова слишком кружится, и девочка падает в обморок – всего на секунду. Ужас пронзает её, словно молния: провалилась! Но когда она открывает глаза, Айка спокойна и даже весела.

Они проводят ночь в лесу только вдвоём, под открытым небом. С ними нет ни одного охотника, никого, кто мог бы защитить их.

– А как же барсы? – пугается Орис. – И тролли?

Бабушка лишь посмеивается, подкидывая в костёр снопики трав. Легенды гор говорят: в любом камне, дереве и травинке есть живая душа, однако не каждому позволено научиться видеть эти души и говорить с ними. Но дым поднимается вверх, и мир вокруг приобретает новые краски, а Орис не верит своим глазам, ушам, всей себе. Каждый листик, каждый камень, даже воздух – всё вдруг покрывается разноцветными узорами. Некоторые – кружевные и изящные, иные – грубые, рубленные, словно высеченные топором. Какие-то сияют ярко, а другие – совсем блёклые. Красные узоры танцуют в огне, голубые узоры расписывают небо и облака, узорами покрыта даже Айка. Они просвечивают сквозь её одежду, фиолетовые и зелёные, словно сплетённые из лаванды и мяты. Орис смотрит на свои руки и заходится смехом от восторга: она сама будто покрыта светящимися зелёными лианами, на которых расцветают крупные золотые цветки.