Пуговицы и ярость - Пенелопа Скай

– Ну о той, с которой ты спал…

Все, хватит, а то еще хуже станет.

– Просто иногда почему-то лезет в голову эта ерунда.

Его взгляд постепенно смягчился, и злобный огонек угас.

– Ах, вот что! Но она ничего не значила для меня.

– Но для меня значит. И от этого больно.

Я больше не могла притворяться. Мои чувства были также ясны, словно чистое голубое небо, которым я любовалась каждый день.

Он потупился. За все время это был первый знак угрызений совести, который он выказал мне.

– Я никогда не спал с ней.

Одно дело – не говорить всей правды, а другое – лгать.

– Вот только не надо мне!..

– Мы были вместе до того, как ты появилась в моем доме. Потом она уехала, и отношения распались. А теперь она вернулась, захотела все начать сначала, но я не захотел. И сказал ей «нет».

– Но ты только что говорил, что не спал с ней.

– Но пока тебя не было, я, в общем-то, принадлежал себе и мог делать, что хочу, – заметил Кроу, продолжая нависать надо мной, однако же не касаясь меня из страха придавить своим весом.

– Я не хочу, чтобы ты знала, что я предан тебе. Я не хочу, чтобы ты знала, что я не могу без тебя. Так что я позволю тебе в это верить.

Кроу никогда не лгал, и поэтому я верила каждому его слову.

– Я просто хочу, чтобы ты сказал мне всю правду…

Я очень долго боролась с этой душевной болью.

– Я тоже… И однажды почти сказал…

Кроу не окончил фразы, поскольку ему было тоже очень больно.

– Когда ты отказалась отдать мне свои пуговицы, я понял, что был последним болваном. И я хотел исправить это, но прошло очень много времени.

– И… ты спал с кем-нибудь еще, после меня?

Я постаралась говорить равнодушно, чтобы в голосе не звучала надежда. И это потребовало от меня почти всех сил.

– Никогда.

Кроу взял мое лицо в ладони и запустил в волосы пальцы.

– И я не хочу спать с кем-нибудь, кроме тебя.

Долгое время он отталкивал меня, но теперь я понимала, что это значило. Я больше не была рабыней, а он – моим хозяином. И то, что между нами было, кое-что означало – для каждого из нас.

– Прости, я причинил тебе много боли.

Я сомкнула пальцы на его запястьях.

– Не делай так больше.

Наши глаза встретились.

– Не буду.

Пистолет за поясом, нож в заднем кармане – я прошел через черный ход. Справа и слева меня прикрывали мои люди.

Кафе было закрыто, свет погашен, за исключением одинокой лампочки на кухне. Окна были плотно занавешены, так что недоброжелатели не могли нас видеть.

Его люди притаились на противоположной стороне улицы – вооруженные и в бронежилетах. Мы поставили условие встретиться один на один, но так и не договорились.

Боунс сидел за столом в центре зала, одетый, как обычно, в костюм и черный галстук.

Его светлые волосы были зачесаны назад, на губах змеилась неизменная ухмылка. На его бесстрастном лице холодно блестели ничего не выражавшие глаза.

– Кроу…

Боунс кивнул в сторону стула, что стоял напротив.

Едва лишь взглянув на этого человека, я почувствовал, как мое тело до краев наполнилось ненавистью. Он издевался над моею Пуговицей, он причинял ей невыносимую боль, он обращался с ней, как с вещью. Даже с собакой так не обращаются. И он ошибочно считал, что такую женщину, как Пуговица, можно купить.

Я сел и положил руки на стол – обычная любезность у преступников. Он был близко, так близко, что у меня случился желудочный спазм.

Боунс прямо-таки истекал злобой и жестокостью. И теперь он все еще жаждал заполучить обратно эту женщину. Но теперь это была моя женщина.

– Чем обязан удовольствию видеть вас? – спросил он, сцепляя пальцы рук.

Каждый его жест отдавал какой-то пошлостью, дешевкой. Он весь выглядел как подделка под авторскую вещь.

В последний раз мы виделись с ним, когда он застрелил Ванессу. От этого воспоминания у меня напряглись все мускулы. Никогда не забуду красноватое облако над ее головой и кровь на моем лице. Не забуду страх, что вспыхнул в ее глазах в момент смерти. Отныне сон перестал быть для меня отдыхом. Он стал для меня порталом в ад.

– Ты отлично знаешь, зачем мы здесь.

Назначая встречу, я не стал сообщать ему о причине – мы оба и так все понимали.

– Полагаю, она в багажнике и готова к перевозке?

Она спокойно спала в моей постели. Огонь все еще потрескивал в камине, а на ней была одна из моих футболок. И она была под сильной охраной и под моим бдительным оком. Она даже не знала, что я ушел.

Я поднял руку и щелкнул пальцами.

Один из моих людей приблизился к столу и поставил рядом большую черную сумку, которая тяжело хлопнулась о пол.

Боунс посмотрел вниз:

– Если она там, то ты сдохнешь раньше, чем дойдешь до этой вот двери!

Угроза повисла в воздухе. В первый раз я видел на его лице что-то похожее на человеческие эмоции. От него и так несло злобой и смертью, но на этот раз он показал нечто большее.

– Здесь сорок миллионов.

Некоторое время он смотрел на сумку, потом перевел взгляд на меня:

– И зачем?

– Считай, это твое выходное пособие.

Я не собирался продавать мою Пуговицу ни за какие деньги в мире. На ней не было ценника. Она не могла никому принадлежать – даже мне.

– Так что бери деньги и проваливай.

Раздраженный моим тоном, он взглянул мне в лицо. Его голубые глаза угрожающе сузились.

– Я не уйду.

– Забирай деньги. Это компенсация твоих затрат и проценты от инвестиций. На эти деньги ты сможешь накупить себе сколько угодно блядей, да еще и покрасивее той, что потерял.

Боунс сидел, не шевелясь. Казалось, он даже перестал дышать. Но, несмотря на внешнее спокойствие, я понимал, что в тот момент он хотел растерзать меня на месте. Будь у него возможность, он прыгнул бы через стол и вцепился бы мне в горло.

– Я не приму твоего предложения.

Я не мог выйти из этого кафе, не заключив сделку. Если мы не закроем вопрос с Пуговицей, он будет искать ее повсюду и не оставит в покое. Да и Кейн может снова напасть на нее – второго избиения она точно не перенесет. Так что следовало покончить с этим дерьмом раз и навсегда.

– Я плачу восемьдесят.