Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.

Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в своюкомнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничегоне заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканнымиглазами.

На другой день приехал государь. Несколько человек дворовыхРостовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался,причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился передзеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, наделфуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петярешился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснитькакому-нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружаюткамергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служитьотечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что онготов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов,которые он скажет камергеру.

Петя рассчитывал на успех своего представления государюименно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся егомолодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и встепенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека.Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим уКремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности,свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том,чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокамлокти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые,вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижалиего к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота сгудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем,два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, недождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронутьсядальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, накоторую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:

— Что, барчук, толкаешься, видишь — все стоят. Что жлезть-то!

— Так и все полезут, — сказал лакей и, тоже начав работатьлоктями, затискал Петю в вонючий угол ворот.

Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправилразмочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроилдома.

Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, ибоялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят догосударя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности оттесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотелпросить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда всеэкипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была всязанята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде былнарод. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшиевесь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.

Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головыоткрылись, все бросилось еще куда-то вперед. Петю сдавили так, что он не могдышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!» Петя поднимался на цыпочки,толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.

На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга.Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.

— Отец, ангел, батюшка! — приговаривала она, отирая пальцемслезы.

— Ура! — кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла наодном месте; но потом опять бросилась вперед.

Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкативглаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов были себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверскиелица с такими же криками «ура!».

«Так вот что такое государь! — думал Петя. — Нет, нельзя мнесамому подать ему прошение, это слишком смело! Несмотря на то, он все так жеотчаянно пробивался вперед, и из-за спин передних ему мелькнуло пустоепространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпазаколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишкомблизко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петянеожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг вглазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя,какое-то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе,вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял отнапиравшей толпы.

— Барчонка задавили! — говорил дьячок. — Что ж так!.. легче…задавили, задавили!

Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась,и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь-пушке. Несколько лицпожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошладавка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок,усаживали на возвышение пушки и укоряли кого-то, — тех, кто раздавил его.

— Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубстводелать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, — говорили голоса.

Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, больпрошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой оннадеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думалтеперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его — и то он бы считалсебя счастливым!