Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог неприехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польскогомундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не могвоздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.

Александр отказывался от всех переговоров потому, что онлично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образомуправлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великогополководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержатьсяот желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личныхсвойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица,участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали,рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, авсе были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, нопонятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, итем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.

Теперь деятели 1812-го года давно сошли с своих мест, ихличные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времениперед нами.

Но допустим, что должны были люди Европы, подпредводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и всяпротивуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей —участников этой войны, становится для нас понятною.

Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижениюсвоих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, окотором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто-либо изучастников войны) не имел ни малейшего чаяния.

Теперь нам ясно, что было в 1812-м году причиной погибелифранцузской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французскихвойск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время безприготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер,который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти кврагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперькажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная,лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвоеслабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами — русской армией; нетолько никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских былипостоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию,и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный генийНаполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета доМосквы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.

В исторических сочинениях о 1812-м годе авторы французыочень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своейлинии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться вСмоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда ужебудто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говоритьо том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманиванияНаполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому-тофранцузу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки,проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образдействий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороныфранцузов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, чтособытие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бызабыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков ипредположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потомузабытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так многопредположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которыескажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числебесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.

Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжениялинии и со стороны русских — о завлечении неприятеля в глубь России —принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкоймогут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планырусским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям.Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французовв глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первоговступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии,но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, нетак, как в прежние свои кампании, искал сражения.

При самом начале кампании армии наши разрезаны, иединственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их,хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, всоединении армий не представляется выгод. Император находится при армии длявоодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не дляотступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и непредполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим закаждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля доСмоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армиисоединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не данопред стенами его генерального сражения.

Так думает государь, но русские военачальники и все русскиелюди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.

Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускаетнесколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только отом, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед длянего очевидно пагубно.