Великолепный век Сулеймана и Хюррем-Султан - П. Дж. Паркер

Муэдзин замолчал, и Давуд оторвал от земли голову и руки. Он почти не знал Корана и слов молитвы, но усердно учился, овладевая знаниями, необходимыми в его новой жизни.

Теперь он понимал, что в Стамбуле его ждет большое будущее. Здесь он может достичь гораздо большего, чем во Львове. И не важно, через что ему пришлось и еще придется пройти. Когда-нибудь он воссоединится со своей любимой. Их будущее станет неотделимым от извилистых улиц, ярких красок и будущего Стамбула.

— Хельвет, хельвет! — прокричал молодой белый евнух, пробегая по тропинке мимо аджеми-огланов. Давуд быстро вскинул голову. Это знак, что султан с фаворитками вышел в парк. Того, кто зазевается и будет глазеть на них, ждет немедленная смерть. Давуд быстро подхватил свой колпак, нахлобучил на голову и вместе с остальными побежал по дорожке к ближайшей калитке в стене.

Сулейман шел во главе процессии. Обвив рукой талию сестры Хатидже, он о чем-то перешептывался с ней. Брат и сестра смеялись.

Сразу за ними шли Ханум и Гюльфем; они любовались красивыми тюльпанами поздних сортов — темно-бордовыми, белыми, желтыми, алыми. Попадались среди них и почти черные. В нескольких шагах позади Ханум и Гюльфем молча шли Хюррем и Махидевран. И все же они переговаривались между собой на языке жестов — втором официальном языке, принятом в гареме, да и во всем дворце.

Хатидже объяснила, что приличнее всего молчать в присутствии султана. Молчание — самый верный способ выказать почтение Тени Бога на Земле. И хотя она всегда первая радостно приветствовала своего брата, когда тот входил в гарем, она научила Хюррем сложному языку жестов.

Руки Хюррем с непривычки двигались неуклюже, но Махидевран относилась к ее попыткам снисходительно.

«Как хорошо, что теперь и ты вошла в наш круг, милая Хюррем!»

«Спасибо, Махидевран», — ответила Хюррем, с трудом двигая руками.

«Радость в глазах нашего султана, когда он наблюдает за тобой во дворе, несказанно веселит всех нас».

Хюррем замялась и вопросительно посмотрела на свою спутницу, не совсем понимая, как истолковать жесты Махидевран.

«Но, разумеется, Ханум, Гюльфем и я по положению выше тебя, потому что мы родили нашему султану сыновей. Мы — икбал, счастливые».

«Да, я понимаю», — с трудом ответила жестами Хюррем.

«Надеюсь, что и ты скоро забеременеешь… хорошо бы девочкой». — Махидевран вздохнула и улыбнулась.

«Я буду несказанно счастлива, если рожу ребенка нашему султану».

Они шли по тропинке в буковой роще, направляясь к небольшому павильону, окруженному искусственными водопадами.

«Конечно, ты понимаешь, сколько опасностей грозит той, кто носит под сердцем сына нашего султана».

«Опасностей?! Какие же здесь могут быть опасности?»

Махидевран ласково улыбнулась, и руки ее взмыли вверх:

«Будем надеяться, ты этого никогда не узнаешь, дорогая». — Она поспешила вперед и присоединилась к двум другим фавориткам, родившим Сулейману сыновей.

До самого павильона Хюррем продолжала путь одна.

Все утро они наслаждались нежарким осенним солнцем. Мавританки подавали им блюда с пахлавой и разливали в кубки шербет. Хюррем исподтишка наблюдала, как Сулейман разговаривает с Хатидже; в глазах его плясали веселые огоньки. Откусывая сладкую пахлаву, он проводил по губам языком. Через каждые несколько слов он косился на нее. Хюррем тихо сидела в углу и как завороженная смотрела на Сулеймана. В очередной раз посмотрев на нее, султан снова углублялся в разговор с сестрой.

Через какое-то время султан попросил Гюльфем сыграть на лютне. Сладкая мелодия поплыла по парку; ее сопровождало веселое журчание воды в фонтанах. Махидевран тоже не осталась в стороне — она спела песенку, а потом закружилась в танце под широким балдахином.

«Она в самом деле очень красива», — подумала Хюррем.

Закончив кружиться, Махидевран упала на колени Сулеймана и ткнулась носом ему в грудь. Мурлыча, как кошка, она осторожно поцеловала полу кафтана своего повелителя. При этом Махидевран неотрывно смотрела на Хюррем. Расшалившись, Махидевран распахнула кафтан на Сулеймане и лизнула его в грудь.

— Ах, моя персидская кошечка, сколько радости ты мне доставляешь! — ласково сказал Сулейман.

Махидевран теснее прильнула к нему, играя с золотым парчовым поясом его кафтана. Она не заметила знака, который Сулейман подал Хатидже.

— Пойдемте! — вдруг сказала Хатидже. — Мы должны вернуться к нашим детям.

Махидевран нехотя встала.

— Милая Хюррем, — продолжала Хатидже, — задержись, пожалуйста. Нарви для меня букет тюльпанов!

Не дожидаясь ответа, Хатидже схватила Махидевран за руку и повела трех фавориток по тропинке назад, в гарем, к детям.

После того как все ушли, Хюррем лукаво посмотрела на Сулеймана. Тот не сводил с нее взгляда все утро. Прихватив блюдо с пахлавой и графин с шербетом, он подсел к ней поближе. Вытянув длинные ноги и опершись о подушку, он поднес к губам Хюррем кусочек пахлавы. Пробуя лакомство, она слегка прикусила и его пальцы. Последний кусочек Сулейман положил себе в рот и слизнул крошки меда и сахара. Глаза его сверкнули.

— Мой тюльпан, губы у тебя слаще меда, — прошептал он.

Хюррем улыбнулась, закрыла глаза и чуть приподняла подбородок.

Сулейман нагнулся и принялся слизывать остатки лакомства с ее губ. Ей стало щекотно, и она хихикнула.

Откинувшись на подушки, Хюррем заметила, что из-за куста на них смотрит газель. Она продолжала пытливо наблюдать за ними своими большими карими глазами, когда Сулейман развязал пояс и, распустив полы кафтана, придвинулся к Хюррем.

Зима 1520 года в Стамбуле выдалась на удивление суровой.

Температура упала ниже нуля; с Босфора дул пронизывающий ветер. Весь город накрыло толстое снежное одеяло. На огромном куполе Айя-Софии намерзло столько льда, что купол угрожал обрушиться. Сулейман так тревожился за судьбу старинного сооружения, что приказал Ибрагиму лично надзирать за сооружением временных подпорок, которые должны были выдержать дополнительную тяжесть. На куполе работал целый отряд; люди резали глыбы слежавшегося льда и снега пиками и топорами и спихивали их на улицы и во дворы.

Наконец наступила весна. Потеплело, снег начал таять, и город снова расцвел разноцветьем хризантем и тюльпанов.

Вместе с городом расцвела и Хюррем.

Сулейман лежал на диване и нежно гладил растущий живот любимой. Он прикладывал ухо к растянувшейся коже и широко улыбался, ловя признаки жизни. Хюррем проводила рукой по его длинным волосам и улыбалась.

— Ты вернешься к родам в Стамбул из своего северного похода?