Великолепный век Сулеймана и Хюррем-Султан - П. Дж. Паркер

Мужчины пришпорили лошадей и галопом поскакали по полю. Вскоре Сулейман, выбившись из сил, натянул поводья Тугры. Кобыла встала на дыбы, весело тряся головой. Когда она снова поставила все четыре копыта на землю, Сулейман быстро потрепал ей гриву и нежно поцеловал в шею.

Ибрагим расхохотался:

— Иногда мне кажется, что ты любишь эту лошадь больше, чем всех одалисок из твоего гарема.

Сулейман улыбнулся:

— Друг мой, ты хорошо меня знаешь, но сейчас, боюсь, мое сердце украл прекрасный цветок.

— Тебе кто-то приглянулся? — спросил Ибрагим. — А, знаю! Подарок твоей матушки!

Глаза Сулеймана загорелись, и он похлопал друта по плечу. Ибрагим радостно улыбнулся и повторил его жест. Ибрагим был ровесником Сулеймана; ему исполнилось двадцать шесть. Но если Сулейман был высоким и сухощавым, Ибрагим был ниже ростом, мускулистее и приземистее.

Сын греческого рыбака, он был еще мальчиком захвачен в плен пиратами и продан в рабство. К шести годам он попал во дворец султана. Его сделали пажом шехзаде. С тех пор они с Сулейманом были неразлучны.

Сулеймана всегда поражали энергия и воодушевление Ибрагима — даже сейчас, скача по полю, он наблюдал за другом завистливо и вместе с тем задумчиво и горделиво. Они вместе учили фарси, греческий и итальянский. Их дружба окрепла на занятиях борьбой, стрельбой из лука. Они учились фехтовать на мечах и играть на разных музыкальных инструментах. Их жизнь переплелась так тесно, что они гораздо больше, чем братья, чем господин и раб.

— Господин, после твоего восшествия на престол у нас наплыв добровольцев и рабов, которые желают служить тебе.

Остаток пути они проскакали рысью и, объехав лотки торговцев рыбой, очутились на площади, с трех сторон ограниченной птичниками, казармами янычар и началом земляной стены, отделявшей дворец Топкапы от центра Стамбула. На площади стояли двести мальчиков и юношей. Некоторым было всего девять или десять лет; самым старшим — около восемнадцати.

Сулейман пытливо посмотрел на молча стоящих юношей. Среди них ходили великий визирь и капи-ага, начальник янычар. Они ощупывали мускулы, осматривали зубы. Нескольких мальчиков вывели из строя и велели бороться друг с другом, чтобы те показали свою силу. Они катались в грязи, пыхтя, не обращая внимания на боль и синяки. Им очень хотелось, чтобы их отобрали.

Один маленький мальчик с длинными светлыми волосами, запачканными грязью, встал из пыли, крича, и, бросившись на двух мальчиков вдвое старше себя, повалил их на землю.

— Когда он подрастет, из него выйдет славный воин, — с удовольствием отметил султан.

Затем он обернулся к нескольким молодым людям, сражавшимся друг с другом. Все были раздеты по пояс; на их спинах блестели грязь и пот. Особое внимание он обратил на одного молодого человека лет восемнадцати. Когда он бросался в атаку, густые каштановые волосы падали ему на лицо. Ловко действуя мускулистыми руками, он хватал противников за ноги и толкал в грязь. Они катались по земле. Вдруг соперник перевернул юношу с каштановыми волосами на спину и навалился на него всей тяжестью. Но юноша замахнулся кулаком и ударил соперника в нос. Послышался тошнотворный хруст. Ликующий победитель вскочил на ноги, отводя от лица волосы, и торжествующе наступил левой ногой на грудь своего поверженного соперника, который по-прежнему лежал на земле.

Ибрагим хлопнул в ладоши, веля великому визирю записать имя молодого человека. Его отправили к группе тех, кого уже отобрали.

Юноша убрал ногу с груди соперника и попытался стереть со своего торса въевшуюся грязь. Сулейман заметил шрамы на его груди. Поймав на себе взгляд призывника, он поднял руку в знак приветствия и натянул поводья Тугры, развернулся и поехал назад.

— Мой султан, хочешь, чтобы сегодня я поужинал с тобой? — спросил Ибрагим, когда они снова очутились на лугу.

— Нет. Мы покончили с государственными делами, и теперь мне не терпится исполнить свой долг в гареме.

— Надеюсь, твой меч готов к решительному штурму.

— О да, друг мой, благодаря твоей искусной ручной работе он заострен для битвы.

Оба расхохотались и пустили лошадей в галоп.

Обнаженные Хатидже и Хюррем лежали на восьмиугольной мраморной плите в центре хамама. Их усердно растирали и массировали две мавританки. Хюррем рассматривала девушку, которая растирала Хатидже. Кожа у нее была черная как смоль, а лицо ужасно обезображено. Толстые губы и широкий нос под черными глазами пересекало отвратительное родимое пятно, что делало мавританку ценным приобретением для гарема. В самом деле, стати одалисок выгодно оттеняло уродство их рабынь. И все же девушка выглядела вполне довольной. Хюррем точно знала, что обращались с мавританками хорошо, кормили той же пищей, что и фавориток, и селили среди такой же роскоши. Да, мавританки были рабынями, но не более чем она.

У нее вошло в привычку несколько часов в день проводить в хамаме. Сегодня мавританки уделяли Хюррем особое внимание: они должны были подготовить ее к ночи с султаном. Как следует размяв ей мышцы и растерев все тело, они обильно покрыли ее всю, с головы до ног, черноморской грязью. Горячий, влажный воздух хамама клубился вокруг нее.

Рядом лежала Хатидже; она приподнялась на локте и разглядывала ее покрытые грязью изгибы, затем с нежностью провела пальцем по прекрасной груди Хюррем, оставив ложбинку в густом слое грязи. Хюррем хихикнула и протянула руку, чтобы перехватить руку Хатидже.

— Хатидже, я… боюсь, — призналась она.

Ее подруга улыбнулась и нежно коснулась губами ее щеки.

— Не бойся, милая. Сулейман добрый. Он полюбит тебя так же, как я — и даже больше, как может полюбить только мужчина.

— Но что я должна делать, чего я должна ожидать?

— Чтобы тебя любили, дорогая, — прошептала в ответ Хатидже.

Вскоре мавританка начала счищать с Хюррем застывшую грязь острым краем раковины. Кожа стала поразительно мягкой; все волосы на теле удалились. Она с изумлением оглядывала свое гладкое, безволосое тело. Как будто она снова стала маленькой девочкой! Хатидже пощекотала ее между ног и заметила:

— Милая, твоя гладкая кожа доставит ему большую радость. Это знак твоей чистоты и добродетели.

Хюррем невольно вспыхнула.

Они с Хатидже провели в хамаме еще час, а затем вышли в раздевалку, где им приготовили прохладный шербет с яблочным вкусом. Когда последние лучи солнца покинули помещение и евнухи зажгли светильники, в хамам вошел Гиацинт и посмотрел на одалисок. Ненадолго задержал свой взгляд на Хюррем, а затем прошел мимо нее к Ханум, первой фаворитке Сулеймана. Ханум, красивая женщина, встала и с взволнованным видом вышла.

В ту ночь Сулейман не позвал к себе Хюррем; Ханум вернулась в гарем лишь на следующий день, прижимая к груди драгоценное сокровище — кафтан черного шелка, отороченный мехом.