Ниже нуля - Дэвид Кепп

Ничего не ответив, он сунул включенный фонарик в карман так, чтобы луч светил вверх, освещая Наоми дорогу.

Освободив обе руки, он стал спускаться гораздо быстрее.

Они продолжили идти вниз.

Муни вырвало на гравий, и он еще с полчаса кашлял, плевался и сморкался, пока нос не начал болеть. Наконец он достал с заднего сиденья грязное пляжное полотенце и стер каждое пятнышко кошачьих внутренностей с лица, и только потом смог думать нормально. Ну, почти. То, что с ним произошло, он пока еще не осознал (в принципе осознать это было невозможно), зато он немного успокоился и перестал верещать «господи боже мой господи боже что за фигня» с разными вариациями каждые несколько секунд.

Когда он вытерся, на него напала чудовищная жажда, и с каким же облегчением он обнаружил, что последняя оставшаяся бутылка вина почти полная (в тот момент, когда машина ударила оленя, он лишь слегка открутил пробку).

Он поднял бутылку из лужицы с ароматом экзотических ягод, которую она оставила на коврике пассажирского сиденья, и осушил ее одним долгим глотком. Жидкость нагрелась, отчего стала крепче, но именно в этом Муни сейчас и нуждался. Мозг захлестнула волна бодрости и энергии, ощущение знакомое, но сейчас – какое-то иное. Он чувствовал, что становится сильнее, увереннее, лучше.

Муни не догадывался, что он также становился ходячим переносчиком Cordyceps novus.

Он, еще молодой человек, был заражен грибком, но в его случае – с одной существенной разницей. «Бартлс энд Джеймс», как и любое охлажденное пойло (и в целом – продукты брожения) содержит некоторое количество диоксида серы в виде консерванта (максимально допустимое Управлением по санитарному надзору).

Ну а диоксид серы является одним из самых лучших противомикробных средств на планете. Он весьма эффективно препятствует росту бактерий. В газообразной форме он смертелен для любого дышащего существа, и, кстати говоря, он убивает во время извержения вулкана, а вовсе не раскаленная лава.

Но в жидкой форме и нужной концентрации он очень полезен. Он не только предотвращает рост микробов в пищеварительной системе, но также очищает и защищает стеклянную емкость для алкоголя как в процессе ферментации, так и во время хранения.

Итак, вино «Бартлс энд Джеймс», оказалось вкусным и хмельным, а вдобавок стало еще и отличным ингибитором роста грибка.

В то время как у предыдущих жертв «боевые действия» Cordyceps novus напоминали блицкриг, в одурманенном мозгу Муни они смахивали на медленное, но неуклонное наступление пехоты через болото.

Вражеская армия побеждала, обороняющийся Муни проигрывал, но процесс занимал некоторое время.

Не подозревая, что он получил дополнительные несколько часов жизни, Муни отошел от машины, чтобы обдумать то, что случилось с ним за прошедшие пару часов.

А подумать было над чем. Олень, несомненно, был мертв. Как и Мистер Скроггинс: коту снесло половину черепа, с такими травмами не живут. Мысль, что он мог пережить подобное ранение, просто смехотворна. Кроме какого-то внеземного, сверхъестественного, зловещего вмешательства в голову ничего не приходило. Да плевать. Вселенная – безумное место, где происходит много такого, чего Муни никогда не поймет.

Но что насчет меня? Конкретно меня. Мне-то что делать?

У него иногда просыпалось аналитическое мышление, которое он не прочь был использовать.

Что самое худшее может случиться со мной? Да, я сбил оленя, да, я нашпиговал его свинцом, и да, я убил больного кота, но ведь это не преступление.

Закопать их на чьей-то частной территории, пожалуй, уже может считаться грубым нарушением закона, но ведь он ничего подобного не сделал, ему даже шанса такого не представилось.

Мертвый олень сбежал, а кот залез на дерево и взорвался.

Да, офицер, так все и было.

Поэтому Страх перед Полицией отпадает. Ничего противозаконного он не совершил. Что там еще? Страх перед Общественным Осуждением и, конечно, перед Богом. Ну, общество могло осудить его и счесть чокнутым убийцей животных, только если бы в багажнике остались следы.

Муни шагнул к пустому багажнику, замерев от него на расстоянии двух метров – впервые после того, как из него выскочили неприятные постояльцы. Кишок там вроде не оказалось, уже хорошо, правда, крови с оленя натекло порядком, и почти все залито мерзкой зеленовато-бурой жижей. Дерьмо, должно быть, которое выходит из тебя, когда ты умираешь, или типа того. Но в любом случае очистить багажник труда не составит. Понадобятся садовый шланг, пара полотенец и двадцать минут. Отмоет так, что никто не узнает. Поэтому Страх перед Общественным Осуждением мы тоже вычеркиваем.

Осталось, к сожалению, самое тяжкое.

Господь видит. Господь знает про все это, и Его так просто не проведешь.

Муни не боялся за свою душу: его понимание Бога было весьма причудливым. Ветхозаветным, что ли.

Он повидал достаточно и понимал, что Господь охотно воздавал по заслугам, и чем больнее и ироничнее кара, тем лучше. Да, Он, конечно, добрый и любящий, но также Он создал колоректальный рак, и вы можете искать способного на самые страшные поступки злодея целую жизнь и не найдете более жуткой и медленной мести, чем эта.

Даже не пытайтесь.

Да, Господь определенно был в курсе того, что Муни делал вечером, в восторг не пришел и начал спускать с цепи Свой праведный гнев.

Первым шагом стало возвращение к жизни невинных созданий, чтобы мучить грешника, вторым – удар кошачьими кишками в лицо.

Муни точно знал, что не хочет дожидаться третьего, четвертого, пятого, сколько бы их еще ни было.

Ему нужно попросить прощения.

Когда он в последний раз решил, что должен искупить вину перед Господом, это заняло у него почти четыре года, хотя сначала он надеялся, что уладит проблему за пару часов. Аббатство Святого Бенедикта на Второй улице было открыто всю ночь.

Муни заходил сюда и раньше, когда чувствовал необходимость покаяться. Место было создано настоящими монахами-францисканцами, и их черные одеяния с капюшонами свидетельствовали об аскетизме, критикующем наш бренный мир (что воспринималось вполне логично).

Стильные деревянные скамьи Ватикан, правда, вряд ли бы одобрил, зато перед алтарем лежала гранитная плита.

Муни провел на ней на коленях много часов, вымаливая то или иное Божественное прощение. Камень оказался выщербленным и неровным, и после первых пяти минут ноги начали немилосердно болеть, а спустя час ныли так, что он не мог сосредоточиться.

Если поступок оказывался совсем плохим, он стоял на коленях так долго, что кожа стиралась даже через брюки и, конечно, жутко саднила.

К моменту, когда он садился в машину, кровь сочилась сквозь ткань, и это воспринималось знаком того, что он все сделал правильно.