Расколотый разум - Элис Лаплант

Это были странные, тяжелые годы. Я брала дополнительные смены, принимала пациентов, на которых у меня не хватало времени. Писала статьи. Начала работать в бесплатной клинике. Занимала свои разум и тело, пока моя душа балансировала на краю пропасти отчаяния. Разумеется, это заметила Аманда и потихоньку собрала меня заново. Возбудитель и врачеватель моей боли сразу.

* * *

Я открываю дверь, вот и они. Мои дети. Мальчик и девочка. Повзрослели, их замучили заботы, особенно мальчика. Я прижимаю обоих к себе, щека почти лежит у дочери на плече.

– Почему вы позвонили в звонок? Это же ваш дом! Вам тут всегда рады. Вы же знаете!

Они одновременно улыбаются. Выглядит так, будто бы они это отрепетировали. Кажется, им полегчало.

– Ой, мы просто не хотели подкрадываться! – говорит мой сын, мой красивый, красивый мальчик. Девочки начали ему звонить еще до того, как сломался его голос.

– Ну проходите же! Мы с подругой как раз печенья напекли. – Блондинка появляется за моей спиной. Она улыбается юноше и девушке.

Мы усаживаемся за кухонным столом. Блондинка предлагает кофе, чай и печенье. Оба отказываются, хотя мальчик принимает стакан воды. Блондинка тоже садится. Что-то здесь не так.

– Как у тебя дела? – спрашивает мальчик.

– Довольно неплохо.

– Он смотрит на блондинку, та легонько кивает в ответ.

– Ты уверена? Кажется, ты немного… возбуждена. Взвинчена даже.

Это говорит моя девочка, моя дочка. Змея так нежно обвивает ее тонкие кости. Как ни странно, она похожа на Джеймса. При его росте он довольно худой. Всегда весит на десять фунтов меньше, чем надо. Разумеется, ему так не кажется. Он всегда бегает, плавает, всегда в движении. В те дни, когда он не может пойти на пробежку из-за сильного дождя, или снега, или холода, он час бегает вверх-вниз по лестнице.

Я думаю над ее вопросом. Взвешиваю все варианты. И прихожу к выводу.

– Этот разговор должен произойти, рано или поздно. Я его откладывала. Но раз уж вы оба здесь, мы можем поговорить сейчас.

Девушка кивает. Мальчик смотрит на меня. Блондинка уперлась взглядом в стол.

– Ваш отец не знает. Пока нет. Не говорите ему, пожалуйста.

– Не будем. Можешь на нас положиться. – Юноша криво усмехается, произнося это.

– Это началось некоторое время назад. Месяцы. Я заметила, что забываю. Мелочи, вроде того, куда положила ключи, или бумажник, или коробку пасты, купленной в магазине. А потом эти провалы. Вот я сижу в офисе, а через минуту в отделе замороженных продуктов в супермаркете и не понимаю, как я там очутилась. А потом начали уходить слова. Посреди операции я забыла слово «зажим». Потом вспомнила, по дороге домой. Но все это время я была вынуждена говорить: «Дайте мне ту блестящую штуку, что хватает и держит». Я видела как мои стажеры переглядываются. Позорище.

Ребята не выглядят напуганными. Хорошо. Сейчас будет самая тяжелая часть.

– Я даже признаюсь. Я не знаю ваших имен. Своих собственных детей. Ваши лица мне знакомы, и на том спасибо. Остальное я не узнаю. В комнатах нет дверей, нет выхода. А ванные вообще куда-то деваются.

– Я – Фиона. А это – твой сын, Марк.

– Спасибо. Конечно же, Фиона и Марк. Ну, чтобы не растягивать это все: я пошла к доктору, к Карлу Дзиену. Разумеется, вы знаете Карла. Он задавал мне вопросы, отправил к специалисту из университета Чикаго. У них там специальная клиника. Они называют ее, кроме шуток, Отделением Памяти. Они провели несколько тестов. Может, вы знаете, может, нет, но нет точного способа подтвердить болезнь Альцгеймера. Тут скорее метод исключения. Они проверили мою кровь. Убедились, что нет инфекций. Исключили гипотиреоз, депрессию. Задали мне множество вопросов. И в самом конце у меня не осталось места для надежды.

Мои дети молча кивают. Они не плачут. Они не показывают встревоженности. Это блондинка накрывает мои ладони своими.

– Может, я выразилась не совсем ясно. Это смертный приговор. Смерть мозга. Я уже сообщила в больнице, объявила, что ухожу. Начала вести дневник, так что в моей жизни есть некая целостность. Но без помощи я долго не протяну. И я не хочу быть для вас обузой. Девушка берет меня за вторую руку. Это неуютно, странно, что обе руки держат эти безымянные люди. Я освобождаюсь и кладу ладони на колени.

– Наверное, тебе очень страшно, – говорит девушка.

Юноша ухмыляется:

– Ты крепкая старая птица. Ты положишь эту болезнь на лопатки и сломаешь ей руки, прежде чем она до тебя доберется.

– Кажется, вы не удивлены.

– Нет, – говорит Фиона.

– Вы заметили?

– Было сложно не заметить! – откликается юноша.

– Тсс. На самом деле именно поэтому мы сюда сегодня и приехали, мам.

– Мы не только не удивлены, на самом деле все уже так плохо, что пора кое-что изменить. Продать дом. Переехать в более… подходящее по условиям место.

– Как это, продать дом? Это мой дом. Он всегда будет моим. Когда я вошла сюда двадцать девять лет назад, беременная тобой, между прочим, я сказала, что наконец нашла место, где я смогу умереть. И только из-за каких-то дурацких ключей…

– Дело не в ключах, мам. А в возбуждении. Хождении. Невозможности пользоваться ванной, справляться с гигиеной. В отказе от приема лекарств. Это слишком много для Магдалены.

– Какой еще Магдалены?

– Магдалена. Вот она. Ты даже не помнишь женщину, что живет с тобой. Что заботится о тебе. Чудесно заботится. Ты даже не помнишь, что папа умер.

– Ваш отец не умер! Он просто на работе. Он будет дома – который сейчас час? – очень скоро.

Мальчик поворачивается к девочке.

– Какой в этом смысл? Давай просто сделаем, как собирались. У нас есть все документы. Это правильный поступок. Я знаю. Мы все испытали. Даже ты здесь жила, чтоб помочь Магдалене. Безумная была идея.

Девушка медленно кивает.

– Мы могли нанять квалифицированную медсестру. Использовать замки на дверях. Но это так ее расстраивает, вреда больше, чем пользы. И ей так быстро становится хуже. Это просто небезопасно – держать ее тут, а не под пристальным присмотром.

Девушка не отвечает. Блондинка вдруг вскакивает и выходит из комнаты. Ни девушка, ни парень этого, кажется, не заметили.

Я не понимаю его слов, поэтому сосредотачиваюсь на выражении лица. Он друг или враг? Думаю, что друг, но я не уверена. Мне сложно. Есть что-то враждебное в его глазах, напряженность в плечах, это может быть знаком старых ран, старых подозрений.

Я сижу за столом с двумя молодыми людьми. Они встают. Девушка куда-то отошла. Потом вернулась.

– Мам, надеюсь, ты нас простишь. – В ее глазах стоят слезы.

– Фиона, она даже не вспомнит. Разговор был бесполезен. Я же говорил.