Ювенилия Дюбуа - Николай Александрович Гиливеря

я выглядел оборванцем. Вскоре дети начали называть меня бомжом, маугли, нищим, чертёнком и моё сердце совсем стало чёрствым.

Позже я нашёл настоящих друзей. Таких же брошенных и неблагополучных. От них я узнал три простые истины. Первая заключалась в том, что мир жесток. Всем плевать на тебя, плюй и ты, только в стократном размере. Истина номер два: кури в затяг, а то может появится рак губы. И третье: настоящие мужчины пьют алкоголь, любят футбол и всегда берут то, что им хочется.

Мне было комфортно в такой компании. После школы, я, Сивый, Руслик, Губастый и Сыч бежали на футбольное поле, где дурачились с мячом, воображая себя великими футболистами, которые светили своими улыбками с экранов, и каждый сопляк мечтал стать таким же успешным, красивым и счастливым. У Губастого отец любил пить водку в самое пекло, от чего часто вырубался прямо на лавке во дворе, у него проще всего было украсть пачку сигарет, которую мы и скуривали в тот же день. Ещё, нашей дружной компанией, ходили в соседние районы, где отлавливали богатеньких и сытых ребят с целью чем-то поживиться. Мало кто уходил от нас целым. После сбора «налогов», как мы любили это называть, наша жертва подвергалась жестокому избиению. Я входил в кураж, мои, ещё не совсем окрепшие кулаки разрезали воздух, с хрустом пробивая тонкие рёбра того или иного слюнтяя. В конце дня мы делили добычу. Иногда получалось купить бухла в местных ларьках. Покупкой занимался Сыч. Он был выше всех нас, а его лицо было покрыто рытвинами. Плюсом шла его грузная физиономия. Всё это давало ему уродливо-взрослый видок.

С годами мы только крепли и черствели. К восьмому классу я стал совсем здоровым детиной. Взгляд вороватый, наглый прищур с издевательской улыбкой. Мои одноклассники превратились в мучеников, которых я штудировал во время перемены. Ещё стал редко появляться н уроках. Иногда заходил, но был слишком пьян, чтобы вникать в какое-то там число пи. Общение с участковым стали все чаще повторяться, и я совсем к ним привык, ходил как на работу. Жизнь шла под откос, пришлось смириться с тем фактом, что я патологический неудачник. Но! Нужно жить дальше, и тот приступный мир, который я выбрал — стал лучом надежды в моём неперспективном будущем.

Я познакомился с ней летом на пляже. Света была подругой девушки Губастого. Стройная фигурка, кругленькая попка. Её волосы были выкрашены в пепельно-чёрный. Пухленькие губки выпускали длинную струю сигаретного дыма. Её взгляд всегда был изучающим и дерзким. Мне захотелось её. Точнее, мне хотелось не просто трахнуть Свету, моё желание было куда деликатнее. Я хотел хотя бы просто обнять эти хрупки плечики, затем сжать сильнее и знать, что она принадлежит только мне.

В тот день я впервые влюбился.

В ту ночь мы все крепко нажрались и, не удержавшись, я выпалил ей всю правду, которая таилась в сердце. Она долго смеялась надо мной, но затем замолчала и наши губы непроизвольно сомкнулись в поцелуе. Друзья разошлись в радостном «о-о-о-о-о-о!» и свистели нам, когда мы удалялись в кусты. Штаны вмиг слетели с меня. Мы страстно трахались, не замечая порезов от веток и щебёнки. Мы были вместе, и моя душа начала петь.

С горем пополам я закончил девятый класс, Света переехала ко мне. Бабушке она не особо понравилась, но старушка целомудренно держала своё мнение при себе. Устроился я работать грузчиком и несмотря на то, что деньги платили небольшие — на жизнь вполне хватало. Сама Света нигде не работала, всё время только обещая.

Это случилось в субботу. Я шел домой по вечернему двору. Мышцы ныли после долгого рабочего дня. Навстречу вышел Руслик. Он уже был изрядно пьян, но рассуждал и говорил ещё на человеческом языке. Он был на взводе. Заставил меня сесть и успокоиться (забавно, мне сразу вспомнились такие же шаблонные сцены из фильмов, Руслан слишком много смотрел телевизор), а затем, я услышал одну из самых отвратительных и гнусных вещей в своей жизни. Эта пьяная погань поведала мне о том, как он видел мою Свету с каким-то нерусским ублюдком. Шли они за руку, смеялись и целовались.

Не помня себя, я занёс кулак над Русланом, но вовремя одумался, мой друг невиновен в том, что видел своими глазами истинное лицо шкуры. Единственное, что я сказал ему: «Если ты обманул меня — я тебя убью, пьянь», и на этом побежал домой.

Света была дома. Её взгляд был таким же обыденным. Я с порога рассказал услышанное, задав, затем, вопрос: правда ли это? На что Света, все также спокойно и безразлично, хлопая своими красивыми глазками, дала страшное «да».

Когда она торопливо собирала вещи, то успевала рассказывать о своем новом ёбыре. У него, видишь ли, есть машина, хорошая работа (не то, что у тебя, вшивая чернь), да и что в постели он намного лучше меня. Я еще никогда не бил женщин, даже опустившихся на дно блядей, терявших женский обличий. Но тогда моя рука сжалась в крепкий кулак, кожа на костяшках натянулась до предела, было чувство, что вот-вот и лопнет. Описав дугу, кулак обрушился в Светину челюсть. Удар был сокрушительным. Часть её зубов сразу же покинула гнилую пасть. Какое-то мучительное время эта погань лежала на полу без сознания. Я надеялся, что она умерла, но, вопреки всем ожиданиям, живучая сука встала со стонами и проклятиями, продолжив собирать сумку.

Когда она уходила, я заметил, как её нынешний вид сочетается с внутренним. Руки и колени дрожали, но я этого не замечал. Мне хотелось плакать от отчаяния, но я не позволял себе подобной роскоши. Расклеиваться нельзя. Мужчины не плачут по блядям.

Альтернативным решением душевных проблем стала водка, которая анестезировала меня последующую неделю нон-стопом. Стимула жить не было, но можно было вернуться к своим и зажить прежней жизнью.

Света позвонила в пятницу. На часах было часов пять утра. Звонок вырвал меня из глубоко сна. Света сказала, что нам нужно срочно обсудить отношения. Я так скучал по ней, что готов был простить всю грязь, приняв её назад, и плевать, что все будут говорить обо мне. Она сказала, что ждёт меня на моём шестнадцатом этаже. Наспех почистив зубы и надев штаны, я был готов. На цыпочках, чтобы не разбудить мою бабушку, я выскользнул в подъезд.

Первое, что я увидел на лестничной клетке — два широких силуэта в чёрных куртках, а в углу, на