Дипломатия - Генри Киссинджер

Тем временем в декабре 1969 года в Варшаве возобновились контакты между Соединенными Штатами и Китаем. И они оказались не более удовлетворительными, чем те, что имели место в прошлом. Никсон проинструктировал Уолтера Стессела, исключительно способного и осторожного американского посла в Варшаве, обратиться к китайскому поверенному в делах на первом же протокольном мероприятии, куда будут приглашены оба, и попросить его о возобновлении переговоров на уровне послов. Такая возможность предоставилась Стесселу 3 декабря 1969 года при довольно необычных обстоятельствах: на показе югославской моды в варшавском Дворце культуры. Китайский поверенный в делах, не имеющий абсолютно никаких инструкций на случай обращения к нему американского дипломата, поначалу просто убежал. И только когда Стессел в прямом смысле загнал в угол его переводчика, он смог передать сообщение. К 11 декабря поверенный в делах, однако, уже получил инструкции, как вести себя с американцами, и пригласил Стессела в китайское посольство для возобновления старых варшавских переговоров.

И почти сразу же они зашли в тупик. Повестка дня, включавшая в себя стандартные вопросы каждой из сторон, не оставляла места для рассмотрения базовых геополитических проблем, которые, с точки зрения Никсона, — и, как выяснилось, также Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая, — должны были определять будущее китайско-американских отношений. Более того, эти вопросы отфильтровывались американской стороной посредством утомительных консультаций с конгрессом и ключевыми союзниками, что значило, что прогресс, если вообще таковой мог бы наметиться, окажется трудным и подверженным множеству табу.

Результатом переговоров в Варшаве явилось то, что они породили гораздо больше споров внутри правительства Соединенных Штатов, чем на встречах сторон. Никсон и я испытали своего рода чувство облегчения, когда узнали, что Китай прерывает переговоры на уровне послов в знак протеста против американского удара по лагерям в Камбодже в мае 1970 года. С тех пор обе стороны стали искать более подходящий канал. Эту потребность затем удовлетворило пакистанское правительство. Кульминацией этих происходивших в ускоренном темпе контактов стала моя тайная поездка в Пекин в июле 1971 года.

Я еще не встречал таких собеседников, которые были бы столь восприимчивы к никсоновскому стилю дипломатии, как китайские руководители. Как и Никсон, они считали традиционные вопросы повестки дня делом второстепенным, и их прежде всего заботило выяснение возможности сотрудничества на базе совпадающих интересов. Вот почему позднее одним из первых замечаний Мао, адресованных Никсону, было: «Маленьким вопросом является Тайвань; большим вопросом является весь мир».

Китайские руководители хотели получить заверения в том, что Америка не будет сотрудничать с Кремлем в деле реализации доктрины Брежнева; Никсон же желал знать, до какой степени Китай сможет сотрудничать с Америкой в противодействии советскому геополитическому наступлению. Цели каждой из сторон, по существу, отражали определенные концепции, хотя рано или поздно каждая из них должна была реализоваться в дипломатическую практику. Чувство общности интересов должно было родиться из убедительности представления каждой из сторон своего видения мира — задачи, для которой Никсон подходил лучше всего.

По этим причинам ранние стадии китайско-американского диалога были сосредоточены на совмещении концепций и фундаментальных подходов. Мао Цзэдун, Чжоу Эньлай, а позднее и Дэн Сяопин — все они были выдающимися личностями. Мао Цзэдун был стратегом, способным видеть будущее, жестким, безжалостным, временами кровожадным революционером, Чжоу Эньлай был элегантным, очаровательным, блестящим администратором, а Дэн Сяопин — реформатором базисных убеждений. Все трое являлись воплощением общих традиций трудоемкого анализа и переработки опыта древнейшей страны на основе инстинктивного разграничения между чем-то перманентным и тактически обусловленным.

Их переговорный стиль разительно отличался от стиля советской стороны. Советские дипломаты почти никогда не обсуждают вопросы концептуального характера. Их тактикой является упор на проблему, интересующую Москву в данный конкретный момент, и они готовы биться за ее решение с собачьим упорством, рассчитанным не столько на то, чтобы убедить партнеров по переговорам, сколько на то, чтобы их вымотать. Настойчивость и горячность, с какими советские участники переговоров проводили в жизнь решения политбюро, отражали железную дисциплину и внутреннее давление в советской политике, превращая высокую политику в изнурительную мелочную торговлю. Квинтэссенцию подобного подхода к внешнеполитической дипломатической деятельности олицетворял Громыко.

Китайские руководители представляли собой в эмоциональном плане более безопасное сообщество. Их не столько интересовали тонкости формулировок, сколько установление обстановки доверия. На встрече Никсона с Мао китайский руководитель не тратил времени на заверения президента в том, что Китай не будет применять силу против Тайваня. «Мы можем обходиться без него (Тайваня) до поры до времени и займемся этим через 100 лет»[1019]. Мао не просил взаимности, сделав заявление, которого Америка ждала 20 лет.

Составляя проект Шанхайского коммюнике с Чжоу Эньлаем, я в какой-то момент попросил его снять в китайском проекте обидно звучащую фразу и предложил убрать что-нибудь в американском проекте, против чего мог бы возражать Чжоу. «Так мы никуда не продвинемся, — ответил мне Чжоу. — Если вы сумеете убедить меня, чем наша фраза обидна, я вам отдам ее и так».

Отношение Чжоу было проявлением не абстрактной доброй воли, а уверенного понимания долгосрочных приоритетов. В тот самый момент Китай нуждался в том, чтобы ему стали доверять; накапливание спорных вопросов было не в его интересах. Как полагал Мао, главную угрозу безопасности представлял собой Советский Союз: «В данный момент вопрос об агрессии со стороны Соединенных Штатов или агрессии со стороны Китая относительно невелик. …Вы хотите вывести кое-какие свои войска на свою территорию; наши за границу не направляются»[1020]. Другими словами, Китай не опасался Соединенных Штатов и даже в Индокитае; он не собирался бросать вызов жизненно важным американским интересам (независимо от того, что Соединенные Штаты собирались делать во Вьетнаме) и был в основном озабочен угрозами со стороны Советского Союза (и, как выяснилось позднее, со стороны Японии). Чтобы подчеркнуть важность для него глобального равновесия, Мао отбросил собственные антиимпериалистические заклинания, как «стрельбу из незаряженных пушек».

Концептуальный характер подхода облегчил наши первые встречи. В феврале 1972 года Никсон подписал Шанхайское коммюнике, которое стало дорожной картой китайско-американских отношений на последующее десятилетие. Коммюнике обладало беспрецедентной особенностью: более половины текста было посвящено констатации противоречий во взглядах обеих сторон по вопросам идеологии, международных отношений, Вьетнама и Тайваня. Странным образом перечень расхождений придавал большее значение темам, по которым обе стороны договорились. В них утверждалось, что: