Дипломатия - Генри Киссинджер

«С точки зрения перспективы мы просто не можем себе позволить вечно держать Китай вне пределов семьи народов, чтобы он там вынашивал свои фантазии, лелеял свою ненависть и угрожал соседям. Эта планета слишком мала, чтобы один миллиард потенциально наиболее способных людей жил бы на ней в злобной изоляции»[1013].

Вскоре после своего выдвижения кандидатом на пост президента Никсон стал выражаться более конкретно. В интервью журналу в сентябре 1968 года он заявил: «Мы не должны забывать про Китай. Следует все время изыскивать возможности для разговора с ним, так же как и с СССР. …Мы не можем просто выжидать перемен. Мы должны стремиться добиться перемен»[1014].

Как оказалось, Никсону удалось достичь своей цели, хотя для Китая стимулом присоединения к сообществу народов послужили скорее не перспективы диалога с Соединенными Штатами, а страх нападения со стороны мнимого союзника, Советского Союза. Администрация Никсона, вначале не осознавшая такого аспекта китайско-советских отношений, была об этом предупреждена самим Советским Союзом. Не в первый и не в последний раз неуклюжая советская политика ускоряла то, чего Кремль опасался больше всего.

Весной 1969 года произошла серия столкновений между китайскими и советскими вооруженными силами на отдаленном участке китайско-советской границы вдоль реки Уссури в Сибири. Исходя из опыта двух истекших десятилетий, Вашингтон поначалу не сомневался в том, что эти стычки были спровоцированы фанатичным китайским руководством. Но именно тяжеловесная советская дипломатия заставила в этом усомниться. Поскольку советские дипломаты стали предоставлять детальные свидетельства советской версии событий в Вашингтон и интересовались тем, как Америка отнесется к эскалации этих столкновений.

Беспрецедентная советская готовность консультироваться с Вашингтоном относительно вопроса, по поводу которого Америка не проявила особенной озабоченности, заставила нас задать себе вопрос, не являются ли подобные брифинги подготовкой почвы для советского нападения на Китай. Подозрения только усилились, когда проработка вопроса американской разведкой, на которую ее подтолкнули советские брифинги, показала, что стычки неизменно имели место неподалеку от крупных советских баз военного снабжения и вдали от центров китайских коммуникаций — такого рода схема соответствовала лишь тому, что агрессором на деле были как раз советские вооруженные силы. Новым подтверждением такого вывода послужил факт беспрецедентного сосредоточения советских сил вдоль всей советско-китайской границы протяженностью в 6500 километров, численность которых за короткий срок составила свыше 40 дивизий.

Если анализ администрации Никсона был верен, то назревал крупный международный кризис, даже если бо́льшая часть мира об этом ничего не знала. Советское военное вторжение в Китай означало бы самую серьезную угрозу глобальному балансу сил со времен Кубинского ракетного кризиса. Распространение доктрины Брежнева на Китай предполагало бы, что Москва попытается сделать пекинское правительство столь же послушным, каким было вынуждено стать правительство Чехословакии за год до этого. Самая большая страна в мире по численности населения была бы подобным образом подчинена одной из ядерных сверхдержав — зловещая комбинация, которая привела бы к восстановлению столь опасного китайско-советского блока, монолитный характер которого внушал такой страх в 1950-е годы. Способен ли был Советский Союз воплотить на практике подобный проект, до сих пор остается не совсем ясно. Однако совершенно ясно было — особенно для администрации, основывающей свою внешнюю политику на геополитических концепциях, — что на такой риск идти нельзя. Если говорить о балансе сил серьезно, то тогда сама перспектива геополитического сдвига должна получить отпор; к тому времени, как перемены действительно произойдут, противодействовать им окажется слишком поздно. Как минимум стоимость противостояния возрастет экспоненциально.

Такого рода соображения заставили Никсона принять летом 1969 года два решения чрезвычайного характера. Первое состояло в том, чтобы отказаться от выдвижения всех тех вопросов, которые являлись содержанием имевшего место китайско-американского диалога. Повестка дня, разработанная для Варшавских переговоров, была настолько же сложна, насколько и затратна по времени. Каждая сторона подчеркивала свои обиды: китайские касались будущего Тайваня и китайских активов, секвестированных в Соединенных Штатах; Соединенные Штаты добивались отказа от применения силы в отношении Тайваня, участия Китая в переговорах по контролю над вооружениями и урегулирования американских экономических претензий к Китаю.

Вместо этого Никсон решил сосредоточиться на более широких аспектах китайского подхода к диалогу с Соединенными Штатами. Приоритет был отдан определению масштабов вырисовывающегося китайско-советско-американского треугольника. Если бы мы смогли определить то, о чем мы подозревали, — что Советский Союз и Китай больше боятся друг друга, чем Соединенных Штатов, — то у американской дипломатии появились бы беспрецедентные возможности. Если на этой основе отношения улучшатся, традиционные вопросы повестки дня решатся сами собой; если же отношения не улучшатся, традиционные вопросы повестки дня так и останутся неразрешенными. Другими словами, практические вопросы будут решены как следствие китайско-американского сближения, а не как план на пути его достижения.

Реализуя стратегию превращения мира, основанного на противостоянии двух держав, в стратегический треугольник, Соединенные Штаты объявили в июле 1969 года о серии односторонних инициатив с целью демонстрации перемены подхода. Был снят запрет на поездки американцев в Китайскую Народную Республику; американцам было разрешено ввозить в Соединенные Штаты изготовленные в Китае товары на сумму в 100 долларов; также были разрешены ограниченные поставки зерна из Америки в Китай. Эти меры, хотя и незначительные сами по себе, были предназначены для того, чтобы наглядно показать новый подход Америки.

Государственный секретарь Уильям П. Роджерс раскрыл суть этих намеков в важной речи, одобренной Никсоном. 8 августа 1969 года он объявил в Австралии, что Соединенные Штаты приветствовали бы, если бы коммунистический Китай стал играть существенную роль в азиатских и тихоокеанских делах. Если китайские руководители откажутся от субъективного интроспективного «ви́дения мира», то Америка «откроет каналы связи». В самом теплом высказывании о Китае, сделанном американским государственным секретарем в течение 20 лет, Роджерс привлек внимание к односторонним инициативам, предпринимаемым Америкой в экономической области, шагам, предназначенным для того, чтобы «помочь напомнить людям континентального Китая о нашей исторической дружбе с ними»[1015].