Ночь печали - Френсис Шервуд

— Аду, — отвлек его Куинтаваль, — прекрати ерзать, иначе отправлю тебя к другому костру и придется тебе сидеть с солдатами, а не с офицерами.

Испанцы и индейцы делились друг с другом любимыми кулинарными рецептами. Любимым блюдом Альварадо были бычьи яйца. Когда он сказал об этом, все покосились на отца Ольмедо, чьи выдающиеся достоинства привлекали к себе внимание спутников в купальне. Малинцин никогда не видела быка, но, когда она попыталась перевести это, касик и все его окружение рассмеялись.

— Bolas[31], — сказали испанцы.

Те, кто не надел полного боевого облачения, схватили себя за промежность и устроили из этого целое представление. Семпоальцы тоже стали демонстрировать свои достоинства сквозь макстлатли. «Дети, — подумала Малинцин, — niños».

— Придурки, — признал Исла. Он-то редко проявлял эмоции.

Аду всегда обращал внимание на звуки и потому первым услышал топот ног по мягкой земле. Вездесущие шпионы мешика следили за ними с момента высадки на Юкатане, будто мартышки свисали с деревьев, прятались за кустами, а сейчас наблюдали за садом из различных укрытий, но это приближались не они. Малинцин тоже услышала шаги. Четыре человека? Их походка была шаркающей, и они вовсе не старались осторожно переставлять ноги. «На них надеты сандалии с гладкими подошвами из кожи оленя», — подумала она.

Отец Ольмедо спросил: любит ли кто-нибудь выпивать глаза из головы вареного теленка? Каждый глаз можно высосать одним глотком.

— Превосходное лакомство, — согласились с ним некоторые из присутствующих.

— Суп из бычьих хвостов, — предложил Ботелло и, подскочив, изобразил быка, бегая по кругу с приставленными к голове пальцами.

— Я что-то слышу. — Альварадо нервно оглянулся.

В клетках залаяли испанские собаки. Лошади на лугу начали ржать.

— Кто там? — крикнул один из охранников на испанском, будто ожидая ответа.

Внезапно все обрадовались приказу Кортеса всегда носить нагрудники. Неуклюжие, будто черепахи, офицеры поднялись на ноги и схватились за мечи. Наконец-то это услышали все — зловещий звук барабанной дроби. Когда группа чужаков приблизилась, Малинцин поняла по символам, вышитым на туниках, — орлу на кактусе, — что они представляли империю. Они не были воинами, так как носили волосы распущенными, а не связанными в гордый узел на затылке, как люди, бравшие врагов в плен. Не было на них и длинных накидок пипильтин, одежды аристократии, как и штырей в губах и носу, ведь это дозволялось лишь высокопоставленным ацтекам. Они не принесли с собой никаких товаров, а значит не были торговцами. Толстый касик попытался встать с носилок, ему понадобилась помощь.

— Кто это? — спросил Кортес.

— Империя, — ответил Агильяр.

— Империя! — Крик разлился в темноте ночи, и солдаты, спавшие в своих шатрах или развлекавшиеся с рабынями, поспешно встали в строй и двинулись в центр города, опустив ладони на рукояти мечей.

Группа чужаков приближалась.

Солдаты уже находились всего лишь в двух шагах от них.

Двое чужаков закрыли носы цветами.

Охранники касика заслонили его своим телом.

Один из чужаков сделал шаг вперед. Их было всего лишь четверо, они не имели даже щитов, а из оружия у них на поясе висели лишь обсидиановые ножи.

— Это сборщики податей из столицы, — шепнула Агильяру Малинцин.

— Сборщики податей, — зашушукались вокруг на испанском и наречии майя. — Им нужна дань.

Предводитель чужаков ударил в землю своим деревянным посохом, покрытым узором, изображавшим бой ягуара со змеей.

— А в какой форме тут платят дань? — осведомился Кортес.

Его солдаты уже обыскивали окружающую территорию в поисках золотых шахт. Почти все испанцы занимались золотоискательством и проводили дни, просеивая песок реки, а когда горожане шли на поля, испанцы отправлялись искать золото на складах в хижинах и домах. К сожалению, дворец всегда охранялся, но Кортес обещал своим солдатам изобрести способ разыскать золото в Семпоале, прежде чем они выступят в Теночтитлан.

«Сборщикам податей нужны маис, соль с соляных равнин, бобы, чили, крупы, мех, хлопок…» — начала перечислять Агильяру Малинцин, но тут их прервали громкие рыдания.

— Что? Что случилось? — Кортес посмотрел на Малинцин.

Касик, закрыв лицо руками, что-то бормотал, и в его словах изливалась вся мировая скорбь.

— Моктецума требует десять девушек, — сказала Агильяру Малинцин.

— Рабынь? Наложниц?

— Жертв.

Касик откинулся на носилки и, закрыв лицо веером из перьев, ни на кого не смотрел.

— Это называется уей текульуить. Девственниц со всей империи доставляют в столицу на Праздник кукурузного початка. Они танцуют перед пирамидами Уицилопочтли и Тлалока. В последнюю ночь танца к ним подкрадываются мечники и отрубают им головы.

Сад, украшенный цветами, из праздничного превратился в похоронный.

— И что это значит — для нас, я имею в виду? — спросил у Агильяра Кортес.

— Они не просят нас приносить себя в жертву, команданте.

— Я имею в виду — стратегически. Нашу задачу здесь, в Мешико.

— Давайте поприветствуем почтенных сборщиков податей, — пробормотал из-за веера касик. — Отведите их в купальню.

— Что он делает? — спросил у Агильяра Кортес.

— Это знак уважения к гостям, — пояснила Малинцин.

— А почему бы не утопить этих сборщиков податей в купальне, Кортес? — Исла всегда оказывался по правую руку от своего командира, всегда знал, откуда дует ветер, кто что делает, почему делает и где. — Или медленно сварить их, словно раков?

— Как они могут? — закатил глаза Кортес. — Это приведет к войне со столицей.

Вскоре вокруг засуетились слуги, подносящие чистые макстлатли, пищу и напитки. Испанцы, бывшие гостями касика, разбрелись по своим комнатам и шатрам. Праздник завершился. Альварадо, Нуньес, Исла, Пуэртокарреро, Берналь Диас, Ботелло, Агильяр и Куинтаваль направились в комнату Кортеса, чтобы выпить перед сном бренди. Впрочем, Пуэртокарреро от приглашения в конце концов отказался, заявив, что слишком устал. Он предпочитал пить в одиночестве, чтобы его не отвлекали вежливые разговоры. Аду пришлось остаться, так как он был нужен Куинтавалю. Франсиско, проснувшийся от поднявшейся суеты, тоже пошел к Кортесу, так как Ботелло любил поболтать с кем-нибудь после важных встреч. Отец Ольмедо тоже присоединился к ним, поскольку группе, возможно, понадобится религиозное утешение. Малинцин направилась туда, потому что Кортес не сводил с нее глаз.

— Итак, Агильяр… — начал Кортес.

Офицеры сидели вдоль стены, ибо стул был только у Кортеса, точнее, дантовское кресло, привезенное из Испании на Гаити, а затем на борту флагмана «Санта-Мария» — в Новый Свет. Индейцы не украшали свои дома мебелью и по утрам сворачивали циновки для сна, ставя их в угол.