Ночь печали - Френсис Шервуд

— Это Рубикон, — тихо сказал Агильяр.

— Говори громче.

— Это Рубикон, — повторил Агильяр.

— Может быть. — Кортесу польстил намек на Юлия Цезаря. — Там есть золото, есть и империя. Чем больше мавров, тем больше трофеев. Агильяр, скажи толстому касику, что мы зайдем к нему.

Когда все остальные отправились к себе на циновки, а часовые уже были выставлены, Малинцин, Агильяр и Кортес вошли в покои касика. Касик лежал в своем гамаке с мокрой тряпкой на лбу. Красивая молодая женщина массировала ему ноги, а лучшие воины стояли вокруг него, размахивая опахалами. У касика ужасно болела голова.

— Конец наших дней близок, Кетцалькоатль, — сказал он Кортесу при помощи двух переводчиков. — Когда-то мы были великим народом.

— Не говори этого, дорогой касик, — перевела Кортеса Малинцин. — Ваш народ по-прежнему велик и таким и останется.

— Очевидно, боги сердятся на нас. Кетцалькоатль, ты тоже сердишься?

— Нет, почтенный касик. Но вы должны убрать своих идолов, прекратить жертвоприношения и очистить свои храмы от крови. Вам нужна защита нашего Бога. Нашего величайшего Бога. Он силен. — Малинцин было противно произносить эти слова, и потому она говорила очень тихо.

— Но вашего молодого бога подвергли пыткам, — возразил касик. — Как ваши боги защитят нас? А ты, Кетцалькоатль? Что сделаешь ты?

— Нет, нет. — Кортес беспомощно оглянулся. — Объясни ему, Агильяр. Объясни Малинцин.

— Наш молодой Бог после смерти вознесся на небеса, — сказал Агильяр. — Он присоединился к своему Отцу, сильнейшему из всех богов. Он всемогущ.

Малинцин перевела это в великом смятении, ожидая, что земля дрогнет под ее ногами.

— Но он позволил своему сыну умереть.

— Потому что Он так любил нас. — Малинцин говорила монотонно, переводя лишь слова, не понимая, о чем говорит Кортес.

— Что? — удивился толстый касик.

— Кетцалькоатль, — сказала Малинцин, надеясь, что не врет, — я имею в виду старого Кетцалькоатля… Боги наказали его за то, что он создал людей, подарил им ремесла и земледелие, касик.

— Боги, — вздохнул касик. — Что им нужно, хотел бы я знать.

Агильяр сообщил Кортесу, что ему следует сменить тему разговора, и тот кивнул.

— У нас не хватает средств, чтобы выплатить дань сборщикам податей, — продолжил касик. — И я уже не говорю о девушках для жертвоприношения.

— У касика не хватает еды, — сказал Кортесу Агильяр.

— Мы благодарны вам за гостеприимство. Вы наши братья, hermanos[35]. — Кортесу хотелось приобнять касика, и он сделал бы это, если бы объятия помогли касику утешиться. — Скажи ему, чтобы он не терял надежды, — велел Кортес. — Он должен посадить сборщиков податей в тюрьму и показать Моктецуме, что отважные люди могут сопротивляться.

— Но ведь тогда тысячи мешика окружат наш город и убьют нас всех, Кетцалькоатль.

— Мы с помощью нашего могущественного Бога Отца защитим вас. Именно так я, Кетцалькоатль… — Кортес запнулся. — Мы поможем вам. Стратегией и солдатами.

— Но вас так мало…

— Придет и больше.

— С небес?

— А главное — у нас есть громовые палки, летающие шары, огромные лошади, мечи, что острее всех ваших ножей, собаки-людоеды.

— Да, — признал касик.

Агильяр спросил у Кортеса: правда ли, что сюда приплывут испанцы?

— Возможно. Это известно лишь Богу. — Кортес оттащил Агильяра в сторону.

— Агильяр, ты не заметил, что она уже немного понимает испанский? Нужно быть осторожнее в разговорах.

— Но ведь вы доверяете ей, команданте? — Агильяр пребывал в хорошем настроении. Если приплывет еще хотя бы один корабль, он сможет вернуться в Испанию. Quizás[36].

— Мы всегда будем на твоей стороне, великий касик. — Кортес покосился на Малинцин, и этот взгляд согрел ее, словно пульке, которую она однажды попробовала на похоронах.

Такой взгляд Кортеса убедил ее в том, что он считает ее своей женой. Малинцин почувствовала гордость.

— Мы клянемся тебе, касик. — Кортес прижал руку к сердцу, на мгновение забыв о местных обычаях, связанных с этим органом.

Он взглянул на донью Марину, подумав: «Она охвачена страстью, она моя рабыня на циновке, и не только».

— Донья Марина, ты понимаешь меня, когда я говорю на испанском? — спросил он, чувствуя, как язык разбухает у него во рту от возбуждения.

— Иногда, — сказала она. — Quizás.

— ¿Puedes leer mi mente? Ты можешь читать мои мысли?

— No solo puedo leer su mente, también el corazón. Не только твои мысли, но и твое сердце. — Она чувствовала свою силу в этот момент.

Когда она пользовалась словами, чтобы выразить свои мысли, ей казалось, будто она изменяет мир по своему желанию и власть мира над ней становится меньше. Когда она говорила «мне страшно», она словно оборачивала в слова это чувство и от этого боялась меньше. Называя страх на трех языках, она будто побеждала этот страх. Страх по-испански — «miedo». Отсутствие отваги на языке науатль — «мауи». Ужас на языке майя — «саахил». Как рабыня, она была вынуждена молчать, и, хотя это позволяло ей выжить, Малинцин чувствовала, что молчание является частью ее рабства. Говори, будь услышанной, Малинцин.

— Мы поможем тебе завершить эру тирании Моктецумы, касик, — сказал Кортес с помощью Агильяра и Малинцин.

— Устроим завтра большое жертвоприношение. Много крови и еды, — предложил касик.

— У них будет una fiesta grande mañana[37], — передала Кортесу Малинцин.

— Я не это имел в виду. Скажи касику, что Кетцалькоатлю не нравятся жертвоприношения. Касик, послушай меня. Арестуй сборщиков податей, покажи Моктецуме, что ему тебя не запугать. Как отважный касик Семпоалы может бояться чего-то? Моктецума лишь человек.

— Собственно говоря, они считают его богом, — вмешался Агильяр.

— Агильяр, скажи ему, что я более могущественный бог.

— Кетцалькоатль Кортес храбрее Моктецумы, храбрее любого человека. Он сильный. Он могущественный. — Голос Малинцин становился все громче.

— Это верно, — согласился касик. — Я отважен, силен и могуч. — Он повернулся к своим стражникам. — Арестуйте сборщиков податей. Посадите их в клетки. Начнем их откармливать.

— Да, их нужно арестовать, — сказал Кортес, делая шаг вперед и поднимая палец вверх. — Арест — это хорошая идея, и клетки тоже хорошая идея. А вот с жертвоприношением торопиться не стоит.