Ночь печали - Френсис Шервуд

— Мне сказал Лапа Ягуара. Они убьют всех нас, если мы не убьем их.

— И ты хочешь, чтобы умер Нуньес, с которым ты делишь циновку, который тебе так нравится?

Кай замялась.

— Если это необходимо.

— А как же тот, кого зовут Франсиско? Он гуляет с нами, словно наш брат.

— Он… похож на кинкажу с грустными глазами и розовыми лапами.

— А Агильяр? Ты и его хочешь увидеть мертвым, Кай?

Агильяр учил их испанскому. Малинцин слушала, Кай пыталась делать вид, что слушает, а Лапа Ягуара, ненавидевший язык чужаков, уходил прочь. Отец Ольмедо показывал им изображение человека с бородой и длинными волосами, и Агильяр говорил, что они будут жить вечно, если поверят в него.

— А их предсказатель?

Ботелло всегда вел себя очень мило.

— А чернокожий, Кай?

Аду ел вместе с рабами, если не выполнял в это время приказы хозяина.

— А как же тот красавец с волосами цвета солнца, которого мы называем Тонатиу? Я хотела бы возлечь с ним просто для того, чтобы почувствовать тепло его тела. Как ты думаешь, можно ли перенять его красоту? Если окажешься под ним или над ним, станешь ли сама красивой?

— Совсем стыд потеряла, Маакс! Да, всех их нужно убить. — Кай, мывшая Малинцин спину, опустила ладони на плечи подруги и развернула ее к себе, чтобы взглянуть ей прямо в глаза. — Помни о том, кто ты, Маакс. Помни о своем народе. Лапа Ягуара помнит. Я помню.

— Я помню. — Малинцин не отводила взгляда. — Я помню, что моя мать из народа ацтеков продала меня в рабство. Майя надели на меня тесный ошейник и заставили пройти долгий путь без обуви. Они сняли с меня куитль и уипилли, чтобы мужчины могли меня разглядеть. Мой первый хозяин из народа майя чуть было не заморил меня голодом до смерти. Второй хозяин из племени майя превратил меня в ауианиме, так что мне теперь никогда не выйти замуж, не стать почтенной супругой. Мой народ, Кай? Да, я их помню. — Она опустила голову под воду и не выныривала, сколько смогла.

— Такова была твоя судьба, она предрешена богами, — сказала Кай, когда Малинцин наконец вынырнула, чтобы набрать воздуха в легкие.

— И что боги говорят теперь? — Малинцин отбросила назад мокрые волосы, пригладив их руками.

— Ты рабыня, Маакс, но без наших богов, нашего народа, наших путей ты превратишься в ничто. Ты исчезнешь, превратишься в прах.

— Дикари хорошо меня кормят. Мой мужчина хорошо ко мне относится.

— Боги покарают тебя.

— Кай, боги карали меня всю жизнь.

— Ты думаешь, что уже достаточно натерпелась и теперь ничто не заставит тебя страдать? У тебя есть уши, Маакс, и язык, но где твои глаза?

— А ты хочешь вернуться к своей хозяйке, своей «матери» из племени майя, Кай? Ты этого хочешь? Ты жалеешь, что теперь тебя не секут розгами каждый день? Тебе вновь хочется питаться мухами, Кай, и червивой утятиной, воняющей навозом? Тебе хочется ублажать двадцать мужчин за ночь, а не одного? В те дни ты не жаловалась, Кай, потому что была слишком слаба.

— Лапа Ягуара говорит…

— Лапа Ягуара мясник, а не пророк.

Обе женщины вышли на берег и стали вытираться. Не говоря ни слова, они пригладили друг другу волосы расческой из колючек кактуса и натерли ступни, груди и живот жидкой мазью из какао-бобов. После ужина им пришлось расстаться, чтобы отправиться на циновки своих хозяев и исполнить свой ночной долг. Касик выделил для офицеров отдельные комнаты, а солдат поселили в матерчатых шатрах на лугу, где паслись лошади.

— Я не хотела тебя обидеть, Маакс, — в конце концов сказала Кай.

Они стояли в тени храма. Ужин уже закончился, и женщины все убирали, а офицеры возвращались в свои покои.

— А правда, что Моктецума думает, будто Большой Таракан — это Кетцалькоатль?

— Я не знаю, что думает Моктецума, Кай.

— Если бы все были столь же отважными, как Кетцалькоатль! И столь же мудрыми, — сказала Кай, имея в виду мертвого бога, а не Кортеса.

— Мы рабы, Кай, мы не можем принимать решения, и нам не о чем думать. Мы делаем то, что нам велят.

— Может, мы и делаем то, что нам велят, но я знаю, у тебя есть свое мнение об этом. Расскажи мне что-нибудь, Маакс. Давай присядем ненадолго. — Взяв Малинцин за руку, Кай потянула ее за собой на землю. — Расскажи мне что-нибудь, чтобы я смогла стать такой же сильной, как ты.

— Я не сильная.

— Ты сильнее меня. Подари мне слова.

— Однажды боги собрались, — Малинцин говорила голосом старшей сестры, чувствуя, как вокруг сгущается ночь, — и спросили друг у друга: «Кто будет жить на земле?» Кетцалькоатль, бог ветра и маиса, поэзии и памяти, сказал: «Я знаю». Он отправился в страну мертвых и заявил Миктлантекутли, богу подземного мира, что он пришел забрать старые кости мертвых богов, чтобы сделать из них людей. Но Миктлантекутли ответил: «Ты можешь забрать эти кости, если сыграешь на моей раковине и обойдешь четыре раза вокруг моих владений». Но раковина оказалась полной и без дырок — на такой нельзя играть. Это была уловка, Кай, жестокая шутка. Тогда Кетцалькоатль призвал своих союзников: червей, чтобы они проделали в раковине дыры, и пчел, чтобы раковина зазвучала. Миктлантекутли очень разозлился, когда Кетцалькоатль выполнил его условие, и велел демонам вырыть глубокую яму в земле, чтобы Кетцалькоатль в нее упал. Кетцалькоатль туда действительно упал, но сумел выбраться, сбежал с костями, очистил их и положил в чашу из нефрита. Затем он надрезал свой теполли и выпустил кровь из него в чашу. Так он сделал мужчин, а затем и женщин. Появились люди, Кай, появился мир. И вот мы здесь. Люди.

Глава 11

Когда Малинцин опустилась на циновку, которую делила с Пуэртокарреро во дворце касика Семпоалы, ее мужчина спал. Она легла рядом с ним, следя за тем, чтобы их тела не соприкасались. Глядя на мощные колонны, поддерживавшие потолок, она видела лишь их темные очертания, пытаясь уговорить себя, что не сделала ничего плохого, подав голос на площади. Слова, которые она произносила, даже не были ее словами, так что, наверное, это не считается. Она лишь повторила то, что сказал Агильяр, а Агильяр говорил то, что велел ему Таракан. Три речи, и две из них прозвучали до ее выступления — эти речи ей не принадлежали.

Тараканом Лапа Ягуара называл человека, к которому другие обращались «Кортес», «сеньор», «капитан», «генерал», «команданте». Он, как и Малинцин, имел много имен. Большинство солдат называли его Кортесом, и Малинцин знала, что он им нравится, потому что, разговаривая с человеком, смотрел собеседнику прямо в глаза. Это восхищало ее, потому что ей никогда не хватало дерзости глядеть на мужчину прямо, за исключением Лапы Ягуара. Если бы у нее был муж, она всегда смотрела бы ему в глаза. В дверной проем падал тусклый свет факела, освещавшего коридор. В этом свете Пуэртокарреро, ее мужчина, казался старым и дряхлым. Она почти жалела его.