Успеть до полуночи - Рекс Тодхантер Стаут

Войдя в комнату для совещаний – полагаю, такое у нее было назначение, – по выражению лиц я не смог определить, чья взяла. Вид у всех был не то что нерадостный, но почти безнадежный. Хири стоял у окна ко мне спиной, и я счел это тактичным, поскольку формально он не был членом команды. Остальные следили без малейших признаков удовольствия за тем, как я иду к столу.

Начал разговор Хансен:

– Мы приняли решение оставить в силе договор с Ниро Вулфом и просим его продолжить работу, используя все свои силы и умения, как вы это сформулировали, без ущерба для любого из наших прав и привилегий. Включая право на информацию по вопросам, затрагивающим наши интересы, но в настоящий момент оставляя на его усмотрение порядок и время информирования.

Мой блокнот был открыт, и я записал за ним все слово в слово. Закончив писать, я спросил:

– Единогласно? Мистер Вулф захочет это узнать. Мистер Бафф, вы согласны?

– Да, – ответил он твердо.

– Мистер Асса?

– Да, – сказал тот устало.

– Мистер О’Гарро?

– Да! – рявкнул тот.

– Хорошо. – Я сунул блокнот в карман. – Сделаю все возможное, чтобы убедить мистера Вулфа не отказываться от дела. Если не позвоню через час, значит все в порядке. От себя хочу добавить одно мелкое замечание: как полномочный представитель мистера Вулфа, я тоже в некотором роде бываю занят, и если я трачу половину своего времени на телефонные разговоры с вами, это отрывает от дел, потому – в качестве личной просьбы – прошу: держите себя в руках.

Я поднялся, чтобы уйти, но Бафф поймал меня за рукав:

– Поймите, Гудвин, фактор времени сейчас жизненно важен. Осталось пять дней. Мы надеемся, Вулф отдает себе в этом отчет.

– Безусловно. Крайний срок – до полуночи в среду. Потому не нужно отрывать его от работы.

Я оставил пятерых наедине с их бедой. В приемной я на секунду задержался возле брюнетки:

– Признан виновным по всем пунктам. До встречи на берегу.

Она была в шоке.

В последовавшие за тем разговором два дня, субботу и воскресенье, я понял, что зря обратился к ним с личной просьбой. Четверг и пятница тоже были паршивые, но, по крайней мере, я хотя бы отвечал на их звонки и был как-то занят, а после того, как сам же это прихлопнул или почти прихлопнул, пришлось подвергнуть свое терпение самому что ни на есть тяжелому испытанию. Кто-то мог бы решить, что, помирившись с Вулфом, я почувствовал себя лучше. Наверное, и я почувствовал бы, но Вулф продолжал бить все свои рекорды. С тех пор как я принес ему полный отчет о встрече в ЛБА, включая описание помещений, он в течение более чем шестидесяти часов практически ни разу не заговорил о деле. К утру понедельника я уже почти поверил, что он всерьез считал целесообразным заняться им после истечения срока, признав намерение сделать точку финиша стартовой, по крайней мере, оригинальной идеей. В те два дня, субботу и воскресенье, я слонялся по дому с утра до вечера, но иногда он позволял мне прогуляться вокруг квартала и даже пару раз позвонить. В субботу после обеда я заглянул в убойный отдел Манхэттена на Западной Двадцатой улице повидать сержанта Пэрли Стеббинса. Он, естественно, заподозрил, будто Вулф прислал меня шпионить или стащить, что плохо лежит, стол или пару стульев, но, вероятно, подумал, что и от меня может быть польза, потому мы немного поболтали. Когда же я встал и попрощался, он даже сказал, что спешить-то некуда. Позже, вернувшись домой, я пытался поспорить с Вулфом, поставив двадцать к одному, что у них так же глухо, как и у нас, но в ответ он лишь равнодушно хмыкнул.

Ближе к вечеру в воскресенье я потратил шесть долларов из денег ЛБА на то, чтобы купить в баре «У Йедена» выпивку для Лона Коэна. Я сказал, что хочу получить всю информацию обо всех деталях по делу Далманна, и он предложил подписать для меня на память вчерашний выпуск «Газетт». Полезная была мысль. Из слухов, которые не пошли в печать, он назвал следующие: Далманн проиграл в покер девяносто тысяч и отказался платить. В бумажнике у него лежала пачка снимков светских львиц, все – без одежды. Далманн не выполнил условий рекламной сделки с известным политиком. Все сотрудники компании ненавидели его за принципиальность и ополчились на него. Одну из женщин, которых у него были десятки, звали Элен Хири (жена Тэлботта). Далманн – русский шпион. Далманн получил компромат на некоего филантропа и занялся шантажом. И так далее. Все, как всегда, сказал Лон, не считая разве что нескольких причудливых фантазий, что тоже неудивительно, учитывая яркую личность Далманна. Разумеется, Лон не поверил, что Вулф не занимается убийством, и даже чуть не отказался от следующей порции, но я убедил его, что мне действительно нечего рассказывать.

Дома я отчитался о сплетнях, но Вулф явно меня не слушал. Дело было вечером в воскресенье, когда он больше всего любит выключать телевизор. Разумеется, сначала нужно его включать, что он и делает периодически весь вечер, и это требовало бы от него больших усилий, но он давно облегчил себе задачу, установив на столе панель дистанционного управления. Теперь он может, не перенапрягаясь, выключать все двадцать каналов. Я, как правило, при этом не присутствую, поскольку обычно провожу воскресные вечера так, чтобы доставить удовольствие другому человеку, не важно, кто она, если она соответствует определенным требованиям, но в тот раз я торчал дома. На случай, если что-то произойдет, а это могло быть, как уверял Вулф, поскольку ситуация накалялась все больше. Когда я раньше времени пошел спать, он выключил «Луч надежды».

Перелом, если это можно так назвать, произошел в понедельник в самом начале одиннадцатого, когда зазвонил телефон, но попросили не Вулфа, а меня.

– Вы говорите не как Арчи Гудвин, – произнес мужской голос.

– Тем не менее это я. А вы говорите, как Филип Янгер.

– Конечно. Вы Гудвин?

– Гудвин. Тот, кто отказался от вашего скотча.

– Теперь лучше. Мне нужно немедленно с вами встретиться. Я в том же номере в «Черчилле». Приезжайте быстрее.

– Еду. Ждите.

Это показывает, до какого я дошел состояния. Нужно было спросить, в чем дело. Или, по крайней мере, узнать, не держит ли его кто-нибудь под прицелом. Кстати, о прицелах: нужно было следовать собственным правилам и взять оружие. Но мне ужасно надоело бездельничать, и я готов был сделать все, что угодно, главное, чтобы быстро. Я заскочил в кухню сказать Фрицу, чтобы он передал Вулфу, куда я еду, схватил с вешалки шляпу и пальто, сбежал по ступенькам крыльца и под первыми каплями начинавшегося апрельского ливня помчался на Десятую авеню ловить такси.

Мы ползли через центр города вместе с другими, как червяк с тысячью колес, я буркнул таксисту:

– Попробуйте по тротуару.

– Понедельник же, – сказал он мрачно. – Стоит целой недели.

Наконец мы все же добрались до «Черчилля». В холле отеля я вызвал лифт, на восемнадцатом этаже проигнорировал коридорного, подошел к двери номера 1826, постучал, и мне сказали войти. Янгер, который, одетый, оказался меньше похож на короля Коля, пожелал поздороваться за руку, а я не стал возражать.