Черная кровь ноября - Яна Витт

Ну… Но и это. Нет, совсем не так. – Она запуталась. – Просто скажите мне, как поступить правильно… Иногда, чтобы стало лучше для других, предстоит сделать кое-что неприятное для себя. Что же выбрать?

– Неприятное, чтобы помочь кому-то, или не помогать и жить свободно?

– Да…

– Господь дает нам только те испытания, что нам по силам. На каждого возлагает ношу – и мы несем ее, страдая и жалуясь.

– Верно… – Кристина ломала пальцы.

– И это нормально. Даже у Иисуса Христа были минуты сомнений, значит, и нам Господь их простит. Но что было бы, откажись Сын Божий сделать «неприятное» для Себя? Были бы тогда наши души спасены?

– Нет…

– В таком случае ты знаешь ответ. – Батюшка положил ладонь Кристине на макушку. – Мое благословение с тобой. Ступай дорогой добра.

Воздух на улице показался Кристине горьким, как желчь.

33. Ирн

Здание раскололось, как орех под каблуком, обнажая сочные зернышки в уютных алых креслицах. Флаги, гербы, надутые щеки.

Ирн шагал по коридорам, вздергивая за галстуки, и всматривался в каждого зло и спокойно.

Не тот, не тот, не тот.

Натянутая ткань рубашек на упругих животиках, щеки, заливающие шею, потные лысины, короткие пальцы, блекло-голубые глаза, животный ужас, запах, мать-природа, как мерзко они воняют!

И ни в одном – ни искры волшебства. Ни колдовской зелени в глубине глаз, ни чудных перстней на пальцах, ни узоров, скрытых одеждой, ни сладкозвучного голоса.

Теперь миром правят – они. Блеклоглазые черви в туго натянутых на животах рубашках. Придумавшие стыд, дипломы о высшем образовании и то, что одни люди от рождения лучше других.

Вместо песен у них – законы.

Пустые слова для тех, кто приходит к королям без уважения, к друзьям – без любви и к врагам – без гнева.

Песни у них поют специальные люди, которыми быть стыдно и приятно. И сами они поют песни, только когда им стыдно и приятно – и можно притвориться, что это не ты, а стакан хмельной росы позволил тебе ненадолго отдохнуть от себя.

Вместо колдовства у них – страх.

Они не владеют ни жизнью своей, ни судьбой, не умеют делать так, чтобы все вокруг становилось дорогой, ведущей к цели. Они боятся будущих дней, коротких и сосчитанных, вылизанных, вытертых, охолощенных, но все равно трясутся от страха, поскольку не умеют находить в них себя.

Они забыли слова и ритуалы, которые могли бы превратить их в стрелу, а мир – в купальню золотых фей. Они могли бы научиться петь по-настоящему, но поют редко и стыдятся этого.

Вместо любви у них – договоры.

Сердце никогда не забывает того, кого выбрало своим. Сколько бы столетий ни прошло – ты всегда будешь лозой, которая указывает на воду, что ты пил однажды.

Но если договориться о том, что никогда не было ни лозы, ни воды, ни ночей, ни пронзительного ветра в груди, стесанной кожи, огня меж пальцами, одной на двоих судьбы, – конечно, стоит пользоваться словами и притворяться, что они похожи на чувства, которые испытываешь теплой сентябрьской ночью, когда горько и остро пахнут лесные травы.

Но Ирн знал, что сердце билось где-то здесь.

Билось полноценно и сильно – он услышал лишь несколько ударов, но они были, значит, оно до сих пор удерживало равновесие мира. И, несмотря на власть холодного железа, тупого бетона и больного стекла, в глубине, под кожей мира, по незримым венам его текла золотая кровь магии.

Кто бы ни захватил власть, он так и не сумел создать то, что заменило бы настоящую жизнь. Рукотворный ветер, прямоугольные скалы и опалесцирующие реки, отравляющие мир, питались из него же. Уничтожали сами себя, но иначе не могли.

Тот, кто правит миром, не победил природу, но извратил и захватил ее в рабство. Заставил служить себе. Осушил моря, запер реки в трубы, смирил ураганы, загнал дикие травы в клетки. Но не создал ничего нового – просто переделал старое.

Ирн говорил когда-то, что не доведет до добра новая мода запрягать живых существ, ездить на них верхом и заставлять выполнять тяжелую работу.

Спустя десять тысяч лет они запрягают ветер и волны – и сжигают для этого деревья. Не просят, но приказывают – и мир смиряется.

Страшно представить, что делается в мире потомков племен богини Дану. И что сильные отнимают у совсем слабых существ, неспособных противостоять даже мелкому фейри.

Где у фейри изменчиво – у людей плотно, где фейри поет – человек кричит, где фейри свободен – человек скован, а где у фейри сердце – у человека боль.

Если новая власть уничтожила фейри, то с людьми она сделала вещи куда хуже. Теперь у них нет воли, только бетонный блок внутри, в который напрасно бьются золотистые волны вечной магии.

Ирн поморщился, глядя, как в панике разбегаются человечки с развевающимися за спиной галстуками. А ведь они только что верили: выше них нет никого.

В этом городе притяжение сердца становилось сильнее: мерцали золотом испачканные в мазуте рельсы подземки, тянуло ночными фиалками среди кислого запаха человеческого пота в торговых центрах, над грохотом центральных улиц звенели колокольчики и слышалось ржание.

Люди ничего не видели – бетонный блок в груди мешал пробиться золотой крови.

Ирн уже знал, куда ведут его артерии мира. Где прячут сердце.

Чего он не ведал – кто окажется драконом, охраняющим сердце.

Но пока он шел, поднимаясь по серым ступеням из подземелья, пока смотрел на людей, чьи глаза потухали, когда он обращался к ним, а тяжелые двери с трудом распахивались, чтобы пропустить Киндеирна, Кровавого Короля, он ощутил еще кое-то. Легкое – как щекотка или дыхание сонной кошки.

Это было страшно – в первый раз ощутить невозможную надежду.

Не золотая кровь, еще нет. Но магия, отличная от силы Ирна.

Магия Айны.

Неужели кто-то из тех, в кого Айна вложила кусочек собственного сердца, выжил? Кто-то из потомков тех племен, с которыми она возилась еще до того, как Ирн принес Айне ее злую судьбу.

Тогда он должен найти…

Если где-то есть маленькая частичка Айны, он знает, что делать. Он сумеет возродить ее… увы, ненадолго.

Огненная душа Айны никогда не поместится в человека.

Но если выжечь человека до дна, можно на несколько секунд ощутить ее рядом.

Ирн не потратит ни единой крошки бездумно. Он заставит смертную родить детей, отберет тех, в ком еще теплится наследие возлюбленной темной феи. Медленно, долго, но за шанс почувствовать ее хоть на краткое