Жена лекаря Сэйсю Ханаоки - Савако Ариеси

Каэ была готова принять из рук мужа питье, в которое тоже в качестве подсластителя был добавлен лакричник. Однако это почти не умерило горечь.

– Задержи дыхание и пей. Так легче пройдет, – со знанием дела и не без самодовольства посоветовала Оцуги.

Каэ нахмурилась и сделала три больших глотка, едва сдержавшись, чтобы не открыть свекрови правду – она принимает совершенно иное снадобье. Почти сразу на языке и в горле появилось странное ощущение, голос стал приглушенным.

– Хочешь воды?

Каэ кивнула. Язык и горло горели огнем.

– Матушка, принесите ей воды, пожалуйста.

Оцуги тут же вышла и вернулась с чашкой. Было заметно, что ей досадно прислуживать невестке.

«Об Оцуги Сэйсю так не беспокоился», – подумала Каэ, и, несмотря на неприятные ощущения, эта мысль доставила ей удовольствие. Она напилась с жадностью томимого жаждой животного и легла на футон. За всеми приготовлениями и волнениями она не подумала о завещании. В желудке бушевало пламя, лицо и уши горели; казалось, кровь с бешеной скоростью несется по телу.

– Кобэн, Кобэн… – пролепетала Каэ, глядя на мужа. – Позаботьтесь о ней, прошу вас…

– Что за глупости! Ты не умрешь.

– Все равно… пожалуйста… Кобэн…

– Да, да, я обещаю.

– Прошу вас! Кобэн – ваша дочь.

Сознание постепенно гасло, мутнеющий взгляд Каэ был до самого конца прикован к черному родимому пятну на шее склонившегося над ней мужчины. Она совершенно забыла об Оцуги, ей даже в голову не пришло, что ее просьба по поводу Кобэн могла быть неверно истолкована. Но Оцуги, вне всякого сомнения, решила, что это был ответ Каэ на ее собственное требование об усыновлении Рёхэя. И действительно, вполне возможно, что именно многолетняя вражда со свекровью заставила Каэ заговорить о Кобэн, пусть даже бессознательно.

Каэ отреагировала на снадобье быстрее, чем Оцуги. Тело ее горело, точно в огне, и она кричала в голос, будто помешанная, понятия не имея, что своими дикими воплями пугает пациентов. Она также была не в курсе, что Сэйсю вызвал себе на замену Рёана Симомуру из храма Мёдзи, чтобы иметь возможность ни на минуту не отлучаться из комнаты. Неистовая лихорадка и бред длились несколько часов, после чего Каэ погрузилась в глубокий сон.

Три дня и две ночи, пока она лежала без сознания, Сэйсю измерял ее пульс, вел подробные записи и готовил отвар из черных бобов в качестве противоядия. Его постель разместили рядом с постелью жены, но он не спал, сидя рядом с ней. Оцуги тоже не переодевалась в ночное платье. День и ночь она наблюдала за неподвижной невесткой и сыном, чьи глаза покраснели от бессонницы.

Рёан не навещал Ханаока со дня смерти Окацу и был искренне рад получить приглашение в дом учителя. Но радость его оказалась недолгой. Он посерел, узнав, что натворил Сэйсю. Рёан прекрасно разбирался в ядах и лекарственных травах, а потому, основываясь на полученных от Ёнэдзиро сведениях, без труда догадался о составе обезболивающего снадобья. Но дело уже было сделано, Каэ погрузилась в сон, и помешать проведению опыта он не мог. Рёан поразился готовности к самопожертвованию и смелости этой женщины, которую, как ему казалось, он прекрасно знал, поскольку поселился у Ханаока задолго до появления Каэ в доме. А когда услышал, что она сама напросилась стать подопытной Сэйсю, его удивлению не было предела.

Утром третьего дня, увидев, как Оцуги выходит из комнаты, Рёан решил, что обязан поговорить с ней.

– Жена господина Ханаоки слишком долго спит. Три дня без еды могут привести к истощению, знаете ли. Если она не проснется и не поест, может произойти непоправимое. – Он никогда не осмелился бы сказать нечто подобное изможденному Сэйсю с покрасневшими от усталости глазами.

– Ну, может, сама Каэ и не против смерти, но я умру от горя, случись что с ней, – заверила его Оцуги. – Я как никто другой молюсь за нее. Пусть она поскорее очнется! У моего сына свои мысли на сей счет, и я не имею права вмешиваться, но сердце мое разбито. Видите ли, Симомура-сан, я, когда приняла снадобье, пришла в себя через час или около того. Возможно, у Каэ повышенная чувствительность к какой-либо траве, входящей в снадобье, и опыт будет испорчен. Но я день и ночь молюсь за ее здоровье! Если бы, как я и просила, опыт снова поставили на мне, я бы страдала куда меньше, чем страдаю сейчас. Но невестка меня не послушала. Прошу вас, Симомура-сан, похвалите ее за то, что она сделала, и помолитесь за нее. Помолитесь за то, чтобы она пережила все это. Поскольку если что-то случится с невесткой, руки которой я лично добивалась для своего первенца у высокородного семейства из Натэ, я не смогу жить дальше, хоть, боюсь, она не стала для моего сыночка хорошей женой…

Рёан ушам своим не мог поверить. Из этого монолога он сделал вывод, что Оцуги страшно переживает за свою невестку, которую сама выбрала в жены сыну. А поскольку его очень тревожили мелочные ссоры собственных жены и матери, то красивые, гармоничные отношения, установившиеся между женщинами в доме Ханаока, произвели на него особенно сильное впечатление. Редко встретишь мать и жену, которые бьются за право поучаствовать в научном эксперименте. Он поклонился Оцуги и предложил ей отдохнуть в соседней комнате.

– Прошу вас, вы очень устали, прилягте, – мягко, но настойчиво проговорил он. – Мы конечно же все как один очень волнуемся за жену господина Ханаоки, но будет куда хуже, если заболеете вы, мать господина Ханаоки.

– О нет! Разве могу я сейчас помышлять о сне? И хотя я совершенно не разбираюсь в науке, мое место рядом с сыном, я должна молиться за его успех. Я же его мать, вы сами понимаете. И тем не менее я все думаю, зачем он дал жене дозу, погрузившую ее в сон на целых три дня, ведь опыт со мной и так прошел успешно! – В голосе Оцуги неожиданно зазвучали резкие нотки. – Невыносимо смотреть, как он испытывает на ней свое снадобье.

– Почему? Он уже воспользовался иглой? – испугался Рёан. Вспомнив животных, которые неоднократно подвергались этой процедуре, он начал подозревать, что Каэ могла разделить их судьбу, и помрачнел.

– Нет, дело не в этом.

– Хорошо, в таком случае, какие же методы он применяет?

– Не иглу. – Оцуги удалилась, не посчитав нужным пускаться в объяснения.

Рёан ощутил свою беспомощность, но даже не пытался понять причину столь странного поведения хозяйки дома.

И Оцуги, и Сэйсю так вымотались, что не могли ни есть, ни спать. Сэйсю не сводил с лица жены внимательного взгляда. Каждое утро ученики приходили поприветствовать его, но он их не видел и не слышал. Пациентам не полагалось знать о том, что происходит, и все же они наверняка ощущали возникшее в доме напряжение.

К вечеру третьего дня глаза Каэ приоткрылись.

– Каэ, ты меня слышишь? – тихонько позвал Сэйсю, скрывая свою радость.

Веки дрогнули и снова закрылись. Лицо ее ничего не выражало, и она не двигалась, по-прежнему пребывая в оцепенении.