В омут с головой - Калеб Азума Нельсон

Только верь. Высоси яд из раны, выплюнь его на землю. Жить для тебя значит постоянно извиняться, извинение это – недосказанность, а недосказанность – дискриминация. Глотать значит недоговаривать. Выплюнь яд. Чтобы история твоя не стала недосказанностью, не жди, пока вода поднимется. Не извиняйся. Прости себя.

– Что вы пытаетесь забыть? – спрашиваешь ты барбера.

Он забирает у тебя самокрутку и глубоко затягивается. Встает и делает шаг из тени здания на свет.

– Я не знаю. Это чувство. Что-то глубокое. Что-то внутри меня. – Он негромко посмеивается. – Я не знаю, как это назвать, но я это чувствую. Это больно. Иногда мне больно быть собой. Иногда больно быть нами. Понимаешь?

Ты понимаешь. Часто вам не дают имени, но ты бы взял на себя смелость. Дать имя – простое и дерзкое требование. Но даже если ты не можешь подобрать имя для себя или пережитого опыта, останутся они – неуклюжие словесные обороты. Всплываешь на поверхность, а там пятна нефти в воде. Нельзя снова узнать то, о чем уже знаешь. Но как забыть то, о чем не хочешь помнить? Присвоить название, просто и дерзко. Ты хочешь заявить о праве на свою жизнь. Стоя здесь, рядом с этим человеком в очках. Солнечный свет проникает сквозь линзы, заставляя карие глаза сиять желтым, красным, охрой, зеленым, и ты не боишься признаться, что тебе страшно и трудно. Надеешься, он сделает то же самое. Тебе кажется, что он порой чувствует себя как ты: будто вертишься и барахтаешься в океане, хотя сам на эту борьбу не подписывался. Ты не хочешь пойти ко дну. Можешь плыть, но нефть убьет тебя. Ты не хочешь умирать. Это дерзко и просто, но ты хочешь предъявить свое право, пока можешь.

Ты чувствуешь боль в левом боку и надеешься, что станет легче. Твоя жизнь может прерваться с каждым поступком, и ты каждый день молишься, чтобы он был не последним. Каждый день может им стать, но ты молишься об обратном. И твоя мать каждый день молится, чтобы он не стал последним. Даже сидя в мелководье ванны и читая свой рэп, ты слышишь из-за двери ее голос. Эта женщина со стальными нервами молится каждый день, чтобы он не стал для тебя последним. Ты знаешь: он может им стать, но лишь отшучиваешься, когда твоя девушка говорит, как волнуется, если ты возвращаешься домой по темноте. На лице – королевская улыбка, но вы оба знаете, что цареубийство не редкость. Порой ты прикладываешь к боку ладонь в надежде, что тебе станет легче, и рука тяжелеет от прилившей крови. В душе ты смываешь мыльную пену и молишься, чтобы этот день не стал последним. Если дать ему имя, станет ли твоя жизнь принадлежать тебе? На этот счет есть сомнения. Дать имя – так просто, так дерзко. Предъявить право, обрести силу, прицелиться – это твое. Все равно что прийти на перестрелку с бутербродным ножом – и преломить с врагом хлеб. Ты хочешь быть рэпером, чтобы сказать: «Вы слишком глупы, чтобы это понять». Хочешь лечь в темноте рядом с любимой и сказать смерти, что ты ее не боишься. Ты не хочешь умереть, даже не начав жить. Это так просто и дерзко, но ты хочешь предъявить свое право, пока можешь.

Барбер Ричард, прекрасный человек, мудрый как сова, с радостно дергающимися дредами, тушит самокрутку и говорит, что у него есть для тебя подарок. Вы заходите в барбершоп, он идет к книжным полкам в углу, они провисают под тяжестью книг. Ты не видел, чтобы кто-то еще заходил, но на диване уже собралась терпеливая очередь из четырех человек. Ричард уверенно и быстро перебирает книги и, достав одну, отдает тебе. «Разрушение черной цивилизации», автор Чанселлор Уильямс.

– Спасибо, – говоришь ты. – Верну в следующий раз.

– Не, парень. Она твоя. Эту книгу я перечитываю по нескольку раз в год. Любимая вещь, чтобы дарить. У меня много экземпляров. Оставь себе и дай знать, что ты о ней думаешь.

Ты улыбаешься, тянешься обнять его, как вдруг панорамное стекло барбершопа разбивается, и дождь из осколков осыпается на пол. Возникает паника, все вскакивают на ноги. Ты видишь: человек в черной футболке ползет по полу. Ты, кажется, узнаешь его – видел неподалеку; нет, ты его знаешь – вы общались. Но некогда говорить об этом. Сейчас тебя беспокоит то, что происходит по ту сторону рамы: четверо требуют выдать им парня, который только что влетел в стекло. Они ругаются и тычут пальцами, в руке одного из них бликует какой-то предмет, и внутри у тебя что-то сжимается. Ты слышишь, как Ричард пытается всех успокоить. Слышишь тяжелые вздохи парня на полу. Слышишь крики парней снаружи – они пытаются что-то объяснить. Слышишь страх. Слышишь, как воют сирены. Слышишь панику. Парни снаружи не унимаются, но и не смеют пересекать порог этой святыни – барбершопа. Эй, я тебя вообще не знаю, я не тот, кто вам нужен, говорит парень. Вспоминается его имя – Дэниел. Ты слышишь страх Дэниела. Вой сирен приближается. Всем присутствующим не по себе, потому что, когда подъедет полиция, все здесь лишатся своих имен и окажутся кругом виноваты. Парни снаружи не унимаются, им нужен Дэниел, они требуют, чтобы он вышел, пока они сами не вошли. Но вой сирен приближается, и свобода им дороже Дэниела. Трое бегут, один остается с бликующим в руке лезвием. Должно быть, у него личные счеты. Другие пытались доказать, что оно того не стоит, и тянули его за собой. Бежим, бежим, говорили они. Он сдается – лицо искажено неистовством. Лицо человека, который еще вернется. Они разбегаются прочь. Все в барбершопе вздыхают и ждут приезда полиции.

Когда приезжает полиция, вновь воцаряется хаос. Полицейские кричат, тычут пальцами, в руках у них бликуют какие-то предметы, и внутри у тебя что-то сжимается. Ты слышишь, как Ричард пытается всех успокоить. Слышишь тяжелые вздохи парня на полу. Слышишь крики людей в барбершопе – они пытаются что-то объяснить. Слышишь страх. Слышишь грохот тел. Колено на согнутой спине, книга со сломанным корешком. Мы ничего не сделали, мы ничего не сделали, говорит Дэниел. Они тебя не слышат. Тебе трудно и страшно. Они прижимают тебя к полу, прощупывают карманы и спрашивают, что ты прячешь. Хочется ответить: боль, но вряд ли они поймут. Потому что замешаны в этом. Это продолжается, пока они не устают, начинают скучать, теряют концентрацию; затем им поступает новый вызов. Это просто наша