В омут с головой - Калеб Азума Нельсон

– Верно.

– Так ты пострижешься?

– Может быть.

– Может быть?

Ты останавливаешься – как раз в нужный момент – и направляешь камеру телефона на вывеску барбершопа перед собой.

– А… – говорит она, – мысли гениев сходятся. Ты завершаешь звонок и входишь внутрь.

Стрижка – это целое событие. Ты думаешь об ожидании, ожидании того, когда выровненная мастером линия роста волос на лбу за несколько недель вновь отвоюет свое. Думаешь, идти или не идти, словно торгуешься сам с собой. У твоего мастера, как и у многих, нет устойчивого графика. Сегодня – ты пришел пораньше, всегда лучше приходить пораньше – в кресле сидит ребенок и плачет, пока мастер расчесывает металлической расческой его курчавые волосы, распутывает густой колтун. Мать мальчика наблюдает за попытками мастера провести расческой по волосам, которые ни к чему не ведут. Но барбер Ричард не сдается. Вместо того, чтобы выдирать детские волосы, он смазывает их маслом для более легкого расчесывания. Он все делает очень бережно, ребенка успокаивает такой подход, а барбер тем временем дает советы, как предотвратить колтун.

Вскоре Ричард кивает тебе и приглашает занять место. Ты садишься в кресло, он набрасывает на тебя накидку, застегивает на шее. Берет в руку ножницы. Жужжание машинки призывает тебя вибрировать в ответ.

– Что делаем? – спрашивает мастер.

– Плавный переход. Макушку можно оставить, – отвечаешь ты.

– А с бородой что?

– Сбриваем.

Мастер работает в тишине, лишь изредка мурлычет что-то себе под нос. Можно закрыть глаза и унестись в мир мыслей. Здесь ты в безопасности. Здесь ты можешь сказать, чего хочешь, и знаешь, что это нормально. В этом месте у тебя нечто вроде контроля, которого так не хватает в остальной жизни. Здесь ты свободен. А где еще черные люди могут собраться вместе? Это ритуал, святыня, исступленная декларация. С каждым приходом сюда ты провозглашаешь любовь к себе. И любишь себя достаточно для того, чтобы иметь свое мнение. Здесь, в барбершопе, ты можешь вести себя громко и неправильно – или же тихо и правильно. Можешь обратиться к человеку в соседнем кресле, поделиться переживаниями и попросить совета или помощи. Здесь ты можешь смеяться или быть серьезным. Здесь ты дышишь. Здесь ты чувствуешь себя свободно. Особенно со своим барбером. Он не выдает тайны.

– Как жизнь? – спрашивает он.

– Не жалуюсь, не жалуюсь. А у тебя?

– Только из отпуска. Ездил в Гану.

– И как путешествие?

– Ну, тело здесь, мысли – там.

– Да, Гана – особенное место.

– Бывал там?

– Когда-то. Моя семья из Ганы.

– Теперь мне ясно! У тебя та же энергия, ритм. Там все такие спокойные. Никуда не торопятся. Пьют, едят, веселятся. Очень хорошо живут. И еще кое-что, – говорит он, похлопав тебя по плечу. – Там не приходится переживать из-за нашего цвета кожи.

– Еще бы, – отвечаешь ты.

– Чувствуешь свободу, что ли. – Он трясет головой и продолжает работать ножницами у твоей головы. – Там все по-другому, – заговаривает он через какое-то время. – Солнце, климат. Там хочется что-то делать. Открыться миру. Здесь, во время зимы, я впадаю в спячку. – Вы оба смеетесь. – Не для этой страны я рожден, понимаешь? Я жил в этой стране задолго до твоего рождения. Переехал сюда, завел детей, потом мои дети завели своих детей. И все равно здесь я не дома. Здесь я как будто не нужен. Ты чем на жизнь зарабатываешь?

– Я фотограф.

– Вот, ты можешь уехать. Встречаешься с кем-нибудь?

Достаешь телефон из кармана и показываешь ее фото.

– Очень красивая. Хочешь совет? Найди свой дом. Он не здесь… Просто находиться в этой стране уже тяжело. Столько всего происходит, что даже понять не успеваешь, так ведь? Отправляйся туда, где ты будешь свободен. Где не надо взвешивать каждый поступок, прежде чем его совершить. Найди свой дом. – Он снова хлопает тебя по плечу. – Стрижка готова, молодой человек.

На улице ты смахиваешь с шеи короткие темные волоски. Легкий ветерок ласкает свежестриженую голову. Ты начинаешь распутывать наушники для дороги домой, твой барбер выходит на крыльцо. Он что-то напевает, глядя на проносящиеся автомобили. Достает из карманов табак и бумагу для самокруток. Открывает пакетик, и по воздуху разносится запах чего-то сладкого, темного, томного, как музыка, и невесомого, как облако. Ты наблюдаешь, как мастер защепляет бумажку и, прижав пакетик рукой к животу, высыпает на нее щедрую табачную порцию. Затем скручивает, валяя туда-сюда, и запечатывает слюной – все это тоже с песенкой. Песенка – повторяющийся ритм, легкий мотив, шагающий вверх и вниз по гамме. Это ритуал, думаешь ты, когда он скручивает кончик и достает зажигалку. Самокрутка сразу же загорается, и дым проникает в легкие твоего барбера.

Он замечает тебя и предлагает самокрутку, как нечто невероятно ценное, как приношение святыне. Ты делаешь затяжку и вдыхаешь так глубоко, как только можешь. Сознание туманится и темнеет.

– Ты потише, – говорит барбер. – Не так быстро. Это крепкий табак, он поможет забыться.

Ты снова затягиваешься, он открывает рот и начинает петь. Мелодия сладкая, как у птицы в клетке, научившейся летать в своем золотом заточении. Огонек тлеет в твоих руках, и он протягивает зажигалку. Еще затяжка – глубже, тяжелее. А он все поет. Лицо расслаблено, задумчивый напев. В неспешном ритме мастер поводит плечами, и ты повторяешь, раскачиваясь из стороны в сторону по мере того, как голос его становится все громче, а огонек тлеет в твоей руке, и вы стоите у святыни, и завершаете ритуал исступленной декларацией.

Со следующей затяжкой светлая радость сменяется темнотой. Ты паникуешь и слушаешь песню барбера, но она лишь заводит тебя глубже в темноту. Легкое дело. Легко поддаться. Тебя пронзает боль. Ты думал, что заколотил эту дверь, но теперь боль снова встала у тебя на пути. О, мифическое заточение, о трехглавое чудище! Ты гладишь каждую из его голов, и оно ежится при виде твоей решимости. Ты спускаешься с невероятной скоростью, но здесь огня нет, наоборот, это огонь привел тебя сюда. В этом кошмарном сне лишь вода набегает на твои ноги, щиплет холодом. Дай узреть твои шрамы, просит чудище. Покажи, где змея обвила твою руку и вонзилась клыками в мягкую плоть. Ты закатываешь рукава и показываешь россыпь дырочек на коже. Выйди из тени, говорит оно. В тени нет утешения. Скажи, где болит, говорит оно. Не жди, когда вода поднимется. Она тебя не спасет. Ты смотришь вниз и видишь искаженное отражение в ряби черных глубин. У бога множество лиц. Множество голосов. Песня в темноте.