Зима мира - Кен Фоллетт

Дейзи с Ллойдом не поехала. Их младшему сыну Дэйви было всего шесть месяцев, а кроме того, Дейзи с Евой Мюррей занимались созданием в Хокстоне женской клиники контроля за деторождением, которая вот-вот должна была открыться.

Ллойд отчаянно боялся, что этот кризис приведет к войне. Он уже сражался в двух войнах и совершенно не хотел увидеть третью. У него было двое маленьких детей, и он надеялся, что они будут жить в мире без войн. Он был женат на самой хорошенькой, самой чувственной и самой очаровательной женщине на планете и хотел провести рядом с ней много десятков лет.

Генерал Клэй, американский генерал-губернатор, помешанный на своей работе, приказал подчиненным готовить вооруженный конвой, чтобы пробиться по автотрассе от находящегося на западе Хельм-штедта прямиком через советскую территорию в Берлин, сметая все на своем пути.

Ллойд узнал про этот план одновременно с британским губернатором, сэром Брайаном Робертсоном, и услышал, как тот по-солдатски кратко отчеканил:

– Если Клэй это сделает, будет война.

Но ничто другое не имело смысла. Поговорив с младшими помощниками Клэя, Ллойд узнал, что у американцев появились другие предложения. Военный министр Кеннет Роял хотел остановить денежную реформу. Клэй ответил ему, что дело зашло слишком далеко, чтобы давать задний ход. Тогда Роял предложил эвакуировать всех американцев. Клэй сказал, что именно этого Советы и добиваются.

Сэр Брайан предложил снабжать город по воздуху. Многие полагали это невозможным. Кто-то подсчитал, что Берлину ежедневно требуется 4000 тонн продуктов и топлива. Хватит ли самолетов всего мира, чтобы возить столько грузов? Никто не знал. Тем не менее сэр Брайан приказал Королевской авиации приступать.

В пятницу во второй половине дня сэр Брайан отправился к Клэю, и Ллойда пригласили быть в числе сопровождающих. Сэр Брайан сказал генералу:

– Русские могут преградить дорогу вашему конвою и ждать, хватит ли у вас духа их атаковать; но я не думаю, что они станут сбивать самолеты.

– Не представляю, как нам удастся доставлять нужное количество грузов по воздуху, – сказал Клэй.

– Я тоже, – ответил сэр Брайан. – Но мы будем это делать, пока не придумаем что-нибудь получше.

Клэй снял трубку.

– Соедините меня с генералом Лемэй в Висбадене, – сказал он. Спустя минуту он произнес: – Кертис, у тебя есть самолеты, на которых можно возить уголь?

Возникла пауза.

– Уголь, – повторил Клэй уже громче.

Снова пауза.

– Да, именно это я и сказал: уголь.

Потом Клэй обернулся к сэру Брайану.

– Он говорит, что авиация Соединенных Штатов может перевозить что угодно.

Англичане вернулись в свой штаб.

В субботу Ллойд взял армейского шофера и отправился в советский сектор по личному делу. Он поехал по тому адресу, где был пятнадцать лет назад у семьи фон Ульрихов.

Он знал, что Мод по-прежнему жила там. В конце войны его мама и Мод возобновили переписку. В письмах Мод пыталась делать вид, что все хорошо, хотя было понятно, что они переживают тяжелые лишения. Помощи она не просила – и в любом случае Этель ничего не могла бы для нее сделать: в Англии питание было все еще по карточкам.

Дом выглядел совершенно иначе. В 1933 году это был красивый особняк, немного запущенный, но все еще элегантный. Теперь это была старая развалина. Почти во всех окнах вместо стекол были доски или газеты. На каменной кладке виднелись следы от пуль, а садовая стена обвалилась. Деревянные рамы и перила давно не красили.

Ллойд несколько секунд посидел в машине, глядя на дом. Когда он был здесь в последний раз, Гитлер только-только стал канцлером Германии. Тогда юный Ллойд и не представлял себе, какие ужасы увидит мир. Ни он, и никто другой не подозревал, как близко подойдет фашизм к победе над всей Европой и какие жертвы придется принести, чтобы его победить. Он почувствовал себя чем-то похожим на этот старый дом фон Ульрихов: потрепанный, обстрелянный, разбомбленный, он все еще держался.

Он прошел по дорожке к дому и, постучав, узнал служанку, открывшую дверь.

– Здравствуйте, Ада, вы меня не помните? – спросил он по-немецки. – Я Ллойд Уильямс.

Внутри дом выглядел получше, чем снаружи. Ада провела его в гостиную. На рояле в стеклянной вазе стояли цветы. Диван был накрыт ярким одеялом – конечно, чтобы скрыть дыры в обивке. Заклеенные газетами окна пропускали удивительно много света.

В комнату вошел двухлетний мальчик и оглядел Ллойда с ног до головы с откровенным любопытством. Одежду его явно шили дома, во внешности было что-то восточное.

– Ты кто? – спросил он.

– Меня зовут Ллойд. А ты кто?

– Валли, – сказал он. Потом он снова выбежал из комнаты, и Ллойд услышал, как он сказал кому-то: – Этот дядя так смешно разговаривает!

«Вот тебе и хороший немецкий», – подумал Ллойд.

Потом он услышал голос пожилой женщины:

– Не надо так говорить! Это невежливо.

– Извини, бабушка.

И в комнату вошла Мод.

Ллойд был поражен ее внешностью. Ей было под шестьдесят, но выглядела она на семьдесят. Ее волосы поседели, лицо было изможденным, а синее шелковое платье – поношенным. Она поцеловала его в щеку морщинистыми губами.

– Ллойд Уильямс, как я рада тебя видеть!

«Это моя тетя», – со странным чувством подумал Ллойд. Но она об этом не знала: Этель сохранила тайну.

Следом за Мод вошла Карла – ее было не узнать – и ее муж. Ллойд видел Карлу не по годам развитой одиннадцатилетней девочкой; теперь, подсчитал он, ей было двадцать шесть лет. Несмотря на осунувшийся вид – как у большинства немцев, – она была хорошенькая и держалась так уверенно, что Ллойда это удивило. Что-то в ее позе навело его на мысль, что, возможно, она беременна. Из писем Мод он знал, что Карла вышла замуж за Вернера, который как был в 1933-м славным и обаятельным, так и остался.

Они посидели с часок, рассказывая о произошедших событиях. Семья прошла через немыслимые кошмары, и они так и говорили, но у Ллойда оставалось чувство, что о самых ужасных подробностях они умалчивают. Он рассказал им о Дейзи и Еве. Во время разговора в комнату вошла девочка-подросток и спросила Карлу, можно ли ей пойти к подруге.

– Это наша дочь, Ребекка, – сказала Ллойду Карла.

Девочке было лет шестнадцать, и Ллойд подумал, что, должно быть, она приемная.

– А уроки ты сделала? – спросила Карла девочку.

– Я сделаю завтра утром.

– Пожалуйста, сделай сейчас, – твердо сказала Карла.

– Ну, мама!

– Не спорь, – сказала Карла. Она снова повернулась к Ллойду, и Ребекка выскочила из комнаты.

Они заговорили о кризисе. Карла, как депутат, хорошо понимала ситуацию. Будущее Берлина представлялось ей очень печальным. Она полагала, что русские просто будут морить голодом население, пока Запад не сдастся и не отдаст город целиком в распоряжение Советов.