Зима мира - Кен Фоллетт

– Как тебе кажется, он говорил от лица Маршалла? – спросил дородный министр иностранных дел со своим сильным западным акцентом.

– Он сказал, что нет, – ответил Ллойд. – Вы думаете, это может получиться?

– Я думаю, это лучшая идея из всего, что я слышал за эти три чертовых недели в этой чертовой Москве. Если он говорил серьезно, устрой-ка нам неформальный ужин – только Маршалл с этим юношей, ты и я.

– Я немедленно займусь этим.

– Но никому не говори. Надо, чтобы Советы не прознали об этом ни словечка. Иначе они обвинят нас в заговоре против них, и будут правы.

На следующий день они встретились в доме № 10 по Спасопесковской площади, где находилась резиденция американского посла, – это был причудливый особняк в неоклассическом стиле, построенный перед революцией. Маршалл был высокий и тощий, солдат до мозга костей; Бевин – полный, близорукий, нередко – с торчащей изо рта сигаретой; но они сразу же поладили. Оба предпочитали говорить начистоту. Бевина однажды сам Сталин обвинил в недостойных джентльмена речах, и министр иностранных дел очень гордился оказанной честью. И под расписанными потолками с канделябрами они принялись за работу – восстановление Германии без помощи СССР.

Они быстро пришли к соглашению насчет принципиальных вещей: новой валюты, объединения британской, американской и – если получится – французской зон; демилитаризации Западной Германии; выборов; и насчет нового Трансатлантического военного союза. Бевин прямо сказал:

– Сами понимаете, ничего из этого не выйдет.

Маршалл оторопел.

– Тогда я не могу понять, зачем мы это обсуждаем, – резко сказал он.

– В Европе – экономический спад. Эта схема не будет действовать – люди голодают. Лучшая защита от коммунизма – процветание. Сталин это понимает – вот потому он и хочет держать Германию в нищете.

– Я с вами согласен.

– Это означает, что мы должны заняться восстановлением. Но мы не можем это делать голыми руками. Нам нужны трактора, станки, экскаваторы, транспорт – и всего этого мы себе позволить не можем.

Маршал понял, куда он клонит.

– Американцы больше не хотят оказывать европейцам благотворительную помощь.

– Это справедливо. Но, наверное, США смогут найти способ дать нам в долг деньги, чтобы купить у вас оборудование.

Наступила тишина.

Маршалл терпеть не мог разбрасываться словами, но это было слишком долгое молчание даже для него.

Наконец он ответил.

– В этом есть смысл, – сказал он. – Я узнаю, что можно сделать.

Конференция длилась шесть недель, и к моменту, когда все разъехались по домам, ничего еще решено не было.

V

Еве Уильямс был год, когда у нее начали резаться задние зубы. Остальные вылезли довольно легко, но вот эти очень ее беспокоили. Ллойд с Дейзи мало чем могли тут помочь. Она чувствовала себя ужасно, она не могла спать, она не давала им спать тоже, и они тоже чувствовали себя ужасно.

У Дейзи денег было много, но жили они довольно скромно. Купили в Окстоне симпатичный домик в ряду смежных домов, и их соседями стали владелец магазинчика и строитель. Они завели маленький семейный автомобиль, новый «Моррис-8», развивающий скорость почти до шестидесяти миль в час. Дейзи все еще покупала красивую одежду, но у Ллойда было всего три костюма: вечерний, в белую полоску для палаты общин, и твидовый – для работы с избирателями по выходным.

Однажды поздно вечером Ллойд сидел в пижаме, пытаясь убаюкать капризничавшую Еву и в то же время пролистывая журнал «Лайф». Он заметил потрясающую фотографию, снятую в Москве. На ней была русская старушка в платке и в пальто, перевязанном шнурком, как перевязывают посылки; ее старое лицо избороздили морщины; она убирала снег на улице. И свет падал так, что возникало ощущение, что время над нею не властно и она была здесь тысячу лет. Он поискал фамилию фотографа – и увидел, что это Вуди Дьюар, с которым он встречался на конференции.

Зазвонил телефон. Ллойд взял трубку и услышал голос Эрни Бевина.

– Включи радио, – сказал Бевин, – Маршалл произносит речь, – и положил трубку, не дожидаясь ответа.

Ллойд спустился в гостиную, все еще держа на руках Еву, и включил радио. Передача называлась «Американ комментари». Корреспондент Би-би-си из Вашингтона Леонард Майэл вел репортаж из Гарвардского университета в Кэмбридже, Массачусетс.

– Госсекретарь сказал выпускникам, что восстановление Европы займет больше времени и потребует больших усилий, чем предполагалось ранее, – произнес Майэл.

Звучит многообещающе, с волнением подумал Ллойд.

– Тише, Ева, ну пожалуйста, – сказал он, и она – в виде исключения – затихла.

Тогда Ллойд услышал тихий, рассудительный голос Джорджа Маршалла.

– На ближайшие три-четыре года потребности Европы в иностранных поставках пищи и других необходимых продуктах – прежде всего из Америки – настолько превышают ее текущие возможности платить, что ей необходимо получать существенную дополнительную помощь… или ей придется столкнуться с ухудшением экономической, социальной и политической ситуации до крайне тяжелой степени.

Ллойд взволновался. «Существенная дополнительная помощь» – именно то, о чем просил Бевин.

– И путь решения проблемы – в том, чтобы разорвать порочный круг и восстановить уверенность европейцев в экономическом будущем, – сказал Маршалл. – Соединенные Штаты должны сделать все, что в их силах, чтобы помочь вернуть миру экономическое здоровье.

– Он это сделал! – торжествующе сказал Ллойд своей ничего не понимающей малютке-дочери. – Он сказал Америке, что надо оказать нам помощь! Но сколько? И как, и когда?

Голос сменился, и репортер сказал:

– Госсекретарь не представил подробного плана помощи Европе, а сказал, что черновик программы составят сами европейцы.

– Это что, означает, что мы получили карт-бланш? – восторженно спросил Ллойд у дочки.

Снова зазвучал голос Маршалла и произнес:

– Инициатива, я полагаю, должна исходить от Европы.

Передача закончилась, и снова зазвонил телефон.

– Ты слышал? – спросил Бевин.

– Что это значит?

– Не спрашивай! – сказал Бевин. – Если задавать вопросы, можно получить ответы, которые тебе не понравятся.

– Ладно, – озадаченно сказал Ллойд.

– Неважно, что он имел в виду. Вопрос в том, что мы будем делать. Инициатива должна исходить от Европы, сказал он. Это подразумевает меня и тебя.

– Что я могу сделать?

– Собирай вещи, – сказал Бевин. – Мы возвращаемся в Париж.

I