Русская Евразия в прошлом и будущем - Петр Николаевич Савицкий

восточной части – Екатеринославской губ. (а также в более восточных районах) эта культура существует в рамках не только каменного и медного, но также бронзового века (на нижнем Днепре она не доживает до появления бронзы).

Присутствие в могилах большого количества телячьих и бараньих костей определяет ее как культуру коровьих и овечьих пастухов. Отсутствие указаний на обуздание коня не позволяет мыслить ее как конно-кочевую культуру – в позднейшем смысле этого слова. Широкое развитие керамической промышленности (со средоточием в районах нынешних городов Изюма и Славянска); наличие промышленности медеплавильной (на водоразделе между Бахмуткой и средней Луганью; выплавка на каменном угле – приблизительно за три тысячи лет до возобновления добычи этого минерала!); связь погребений с городищами (Донская область) – все это в некоторых случаях определенно указывает на оседлость. Также здесь скифский кочевой уклад сменил культуру, по меньшей мере полуоседлую.

* * *

Аналогично обстоит дело и на Алтае, где памятники конно-кочевой культуры образуют группу более позднюю по сравнению с культурой бронзового века этих же мест. Бронзовая культура отмечена здесь развитием металлургии я существованием земледелия, т. е. являлась культурой оседлого типа. Наиболее древние памятники кочевой культуры на Алтае можно относить к гуннскому кругу. И в западноевразийских степях, и на Алтае кочевой быт является, как нечто сложившееся, как нечто вторгающееся со стороны. Археологическое прошлое стран к востоку от западноевразийских степей и к югу от Алтая, в сколько-либо широких чертах, нам неизвестно.

Между тем именно здесь нужно искать родину кочевого быта. Существенно отметить, что здесь же, восточнее долгот западноевразийских степей и южнее широт Алтая, кочевой быт оказался наиболее устойчивым. Именно здесь удерживается, в современности, кочевой уклад казаков (б. киргизов), киргизов (б. каракиргизов), ойратов (б. калмыков), монголов. В широких чертах родина кочевого быта территориально совпадает с его последним убежищем. В этом можно видеть указание, что кочевой быт со свойственными ему передвижениями скотовода, в зависимости от наличия травы и воды, наилучше соответствует и наиболее полно отвечает природным условиям именно этих мест – областей к востоку от долгот западноевразийских степей и к югу от широт Алтая. Это – область сухих степей, в южной своей части нередко обозначаемых названием «пустыня». Калмыцкую, южнокиргизскую, монгольскую травянистую пустыню нужно отличать от абсолютной пустыни, подобной, напр., некоторым участкам закаспийских пустынь, средней Гоби или пустыням бассейна Тарима. В абсолютной пустыне скотовод не может держаться. Именно этим обстоятельством определяется, напр., характер геополитической истории восточно-гуннской державы (т. е. гуннского государства в восточноевразийских степях). Это как бы история перебросок через пустыню. Шаньюй (гуннский царь) держится в степях и горных хребтах около Китайской стены. Если же оттуда вытеснен, то должен уходить к северу от пустыни. Промежуточные положения не практикуемы.

Только в самых приблизительных очертаниях может быть намечена первоначальная родина кочевого быта. В остальном нам остается только гадать, где, как и когда сложился этот столь определенно и ярко выраженный уклад. Вполне возможно, что он знаменовал собою отрыв от оседлости, знакомой и раннему и позднему каменному веку. Такой отрыв вполне может быть объяснен тем притяжением, который должны были оказывать на оседлого (у воды) скотовода травянистые водоразделы. Какие условия подготовляли этот переход? Кому первому пришла мысль «все свое» положить на повозки, с тем чтобы отныне, в поисках травы и воды, стать независимым от оседлости?

Кто бы он ни был, эта мысль стала одной из чреватых последствиями человеческих мыслей. Тем самым создался хозяйственный уклад, который доныне остается наиболее рациональным хозяйственным укладом на миллионах квадратных верст; создался уклад, в течение тысячелетий имевший огромные военные преимущества, сделавший историю кочевого мира одною из замечательных глав в истории военного дела. Военное значение кочевой стихии неотделимо от обуздания коня, осуществленного в кочевом мире. Обузданный конь (иногда десятки, сотни коней) лежит в кочевой могиле, будь то скифской, алтайской, или в позднейших «татарских курганах». Около покойника положено оружие как памятник его военного духа. При этом уже в древнейшем кочевом инвентаре (в западноевразийских степях и на Алтае) имеются железные предметы. Коренится ли употребление железа в культурной традиции первоначальных кочевников? Принесено ли ими из набегов на южные окраины Старого Света? Как бы ни обстояло дело, для тех мест России-Евразии, археологическое прошлое которых открыто нашему взору, наиболее характерно перекрытие бронзовой оседлой культуры культурой кочевой железной.

* * *

Изучение конно-железной кочевой культуры и есть основная задача кочевниковедения. Эта задача распадается на несколько отдельных заданий.

I. Первой задачей кочевниковедения является исследование кочевого мира, в его единстве и целостности. Это единство и целостность, в некоторых отношениях, настолько разительны, что скифовед Миннс истолковывает, напр., скифские обычаи на основании монгольского материала XIII века нашей эры. Этнологическое обоснование таких сопоставлений сомнительно. Хронологически скифский материал отделен от монгольского по крайней мере 15 веками. Сопоставления эти обоснованы культурно-исторически – единством и целостностью кочевого мира. Кочевой мир проникнут культом военной доблести. Только тот, кто доказал свои военные качества, является полноправным членом общества. Черепа убитых врагов служат драгоценным трофеем, отделываются в пиршественные чаши. Этот обычай, удостоверенный для печенегов (череп Святослава), указан китайскими хрониками – для гуннов восточноевразийских степей и Геродотом – для скифов.

«Сопровождающие погребения», отличительные для кочевого мира (т. е. погребение, вместе с вождем, жены и слуг), должны быть сопоставлены с культом верности, составляющим одну из основ кочевого быта. Верность товарищу поражала каждого, кто хотя бы в недавнее время знакомился, в военных условиях, напр., с калмыцким укладом. Культ верности является краеугольным камнем в мировоззрении Чингисхана, и этот же культ, в виде особых обрядов, сопровождающих братание и клятву, равно засвидетельствован для древнейших кочевых периодов западноевразийских и восточноевразийских степей. Без вождя жена и слуги не должны мыслить жизни. И есть указания, что люди добровольно сходили с вождем в могилу. Сопровождающие погребения производились у Китайской стены. Их же, по-видимому, мы находим в большом кургане II Катандинского кладбища на Алтае. Они же характерны для скифских курганов Причерноморья.

II. Одной из задач кочевниковедения является изучение кочевого мира в его месторазвитии. Это последнее может быть определено как совокупность степи и травянистой пустыни. Мы говорили уже о значении в этом разрезе признака травянистости. В пределах Евразии вся северная часть пустынной зоны является травянистой. В приблизительном определении, «пустыня» в Евразии начинается к югу от линии, соединяющей быв. Царицын с Сергиополем (приблизительно сорок восьмой – сорок девятый градус сев. широты) и затем – с южными окраинами северо-монгольских хребтов. На сотни верст к югу от этого рубежа простирается травянистая пустыня; и только по мере приближения к горному обрамлению Евразии