Сын за сына - Александр Содерберг

Прошло полминуты, и они продолжили тур по магазину, София понятия не имела, что она кладет в тележку.

Десять минут спустя снова раздался звонок. Она ответила в ту же секунду.

– Алло!

– В среду, Швеция. Меня задержали. Передадут полиции. Поеду из Мехико, вероятно, через США, но я не уверен. Они по-прежнему не установили мою личность. Меня нельзя передать… Они соотнесли мои отпечатки из «Трастена»…

Разговор прервался. Говорил он шепотом, нервничал.

Ее сердце сильно забилось, она почувствовала дуновение счастья.

* * *

Снег заглушал запахи и звуки. Повсюду лежало большое белое покрывало и дремало, как большая ласковая собака.

Лежек в вечерней тьме шел вдоль Норра Мэларстранд и вдыхал свежий воздух. В ушах телефонные наушники, руки в карманах куртки. Сигнал прозвучал три раза, прежде чем на том конце провода ответил Арон.

– Да?

– Йенс Валь направляется в Швецию из Мехико, под полицейским конвоем, – сказал Лежек.

– Йенс Валь? – удивленно переспросил Арон.

– Он просит помощи.

– Когда?

– Через два дня.

– В чем проблема?

– Он там под арестом. Его отпечатки из «Трастена» дали совпадение, когда полиция прогоняла их по базам.

– А теперь его депортируют в Швецию?

– Да.

– И будут допрашивать по делу «Трастена»?

– С высокой вероятностью.

– Этого нельзя допустить.

– Нет. Естественно, нет.

– То есть ты уже все придумал? – спросил Арон.

– Да.

– Расскажи.

– Где-нибудь между аэропортом и городом.

– Почему?

– Открытое пространство, быстрый выход.

– О’кей. Планируй операцию вместе с Софией и Хасани. Два автомобиля. Когда будете готовы, я хочу, чтобы ты поехал с Софией. Хасани повезет Йенса.

– Какое это имеет значение? – спросил Лежек.

– Просто делай как я говорю.

Что-то назревало.

– Арон?

– После операции вы уедете из дома.

– Расскажи.

– Потом. Я тебе позвоню.

– А потом что?

– Тогда узнаешь, кто должен остаться, а кто уедет.

Мужчине, стоявшему перед ней, было около тридцати, североафриканец, занимался проституцией. По его щекам катились тяжелые, полные отчаяния и горя слезы.

Он шмыгал носом между предложениями, когда рассказывал, как он ударил Конни Блумберг в спину старым тупым ножом, который нашел в ящике комода.

Очевидно, мотивом стала ревность – во всяком случае, такова была догадка Антонии, когда она слушала его признание. Но рассказ он вел бессвязно и растерянно. Возможно, четкого мотива и не было, а просто имел место внезапный порыв однажды вечером с обилием наркотиков и разгульного секса.

Мужчина плакал – и снова просил прощения. Антония терпеливо ждала окончания его рассказа. Казалось, он думал, что если будет говорить, объяснять и винить себя достаточно долго, то убийство Конни Блумберг станет менее предосудительным.

Антония слышала сотни таких монологов и никогда не понимала, говорили преступники с ней, со своими жертвами или лишь с собственной совестью. Да это и не имело значения. Чаще всего это было просто непонятно, занимало много времени и утомляло.

Антония вызвала по телефону двух коллег в форме, которые забрали мужчину и увели в камеру.

Она стояла в дверях комнаты допросов и наблюдала, как раскаивающийся убийца и полицейские удалялись по коридору.

Она прислонила голову к дверному косяку. Черт…

Ей бы порадоваться. Мечта каждого полицейского – чистое признание преступника. Дело закрыто. Но она чувствовала, что ее надули… опять. Так же, как когда Томми забрал у нее расследование «Трастена». В расследовании убийства Конни Блумберг начала появляться какая-то ниточка…

Антония вернулась в свой офис, ссутулившись, села на стул, собрала все относящиеся к делу материалы и подготовила письмо прокурору. Что-то заметила краем глаза. В дверях стоял Майлз Ингмарссон с чашкой кофе в руке.

– Легко прошло, – сказал он.

– Да…

От Майлза последовало сдержанное «поздравляю».

Поднятые брови Антонии, дежурная улыбка на губах.

– Спасибо, – ответила она.

Майлз собрался уходить. Ей хотелось ответить на его попытку быть дружелюбным.

– Как у тебя дела, Майлз?

Он остановился.

– Хорошо.

Он казался веселым, улыбка шире, чем обычно; нога водит носком по полу.

– Да-да, – пробормотал Ингмарссон и вышел.

Антония пыталась разобраться в деле.

Закончив работу, она нерешительно положила папку с делом Конни Блумберг в закрытые дела с не покидающим ее, грызущим, мучительно жгучим чувством, что оно не завершено. Смерть Конни, признание мужчины, связь с Зивковичем, чертова власть Томми… и теперь Ингмарссон. Не презрительно ли он сейчас улыбался? Смеялся над ней? Или над ней смеется сам Бог? Все это какая-то гребаная шутка? Неужели у нее будут отбирать все каждый раз, когда она будет на миллиметр от прорыва? И она будет вечно страдать в темнице незнания?

Антония Миллер облокотилась на спинку стула. Уровень стресса был высок; злоба, словно насекомое, жалила нервы. Она потерла ключицу – и мысль приняла форму.

Антония достала из ящика записную книжку и пролистала несколько страниц до места, где собраны все номера и имена, сфотографированные ею из телефонной книги Хокана Зивковича. Она узнала большинство. Половина мелких гангстеров Стокгольма.

Женщина выдернула лист А4 из принтера и приступила к созданию выдуманной истории, которую она писала ручкой с помощью хорошего воображения и пары имен из телефонной книги.

История вертелась вокруг наркотиков, шлюх и убийств, вокруг того, что имя Зивковича всплывало везде, где она спрашивала о Блумберг, что он был главным подозреваемым в ряде мелких преступлений, которые в сумме превратились в серьезные и ужасные и вели к многолетнему пребыванию в тюрьме… Что-то в таком духе.

Антония перечитала свое произведение, и когда ее все устроило, позвонила Зивковичу. Тот ответил, и она поделилась с ним фальшивой историей. Он все категорически отрицал, честно и искренне. Теперь она поняла, каков он.

Антония предложила встретиться. Хокан тяжело дышал в трубку.