Сын за сына - Александр Содерберг

– О чем ты?

Пытаясь восстановить дыхание, Карлос судорожно сглатывал.

– Медсестра, пассия Гектора, София, шведка! Она приезжала в Мюнхен, встречалась с Ральфом.

– Когда?

Он искал слова в своем воспаленном сознании.

– Неделю назад, чуть больше.

– Продолжай, – сказал Арон.

Карлос все не мог успокоиться.

– Я не понимаю!

– Что она там делала, медсестра?

Карлос снова провел по земле руками.

– Разговаривала, – ответил он. – Она приехала туда и разговаривала с Ральфом и Роландом Генцем.

– О чем?

– Не знаю – я почти ничего не слышал, сидел в соседней комнате.

– О чем, Карлос?

Фуэнтес яростно чесал руку, на что было больно смотреть.

– Что-то о том, чтобы дать то, что у вас есть, Ханке; что она может помочь им с этим. Что ей нужно время, что когда компания вырастет и станет крупнее, Ханке возьмет ее под контроль. Что-то в таком духе.

Арон слушал. Карлос искал в памяти новые детали, проклиная себя, что не помнит ничего стоящего. Но что-то вдруг всплыло у него в сознании.

– Речь шла о сыне!

– Каком сыне?

– Они говорили о сыне, которого давно искали и нашли.

– Это сказала София?

– Нет, об этом говорили до.

– Кто говорил?

– Один из приближенных Ханке; я слышал, как он с кем-то говорил по телефону.

– Когда?

– Не знаю, за неделю или две до приезда Софии. Не помню.

– Чей сын? Упоминалось ли какое-то имя?

Карлос потряс головой.

– Нет, я не знаю. Но могу выяснить!

Арон смотрел на него пустыми стеклянными глазами. Карлос вытянул вперед обе руки:

– Подожди, Арон! Это не всё…

Он пробормотал несколько слов, стараясь говорить ласково. Но ему нечего было рассказать. Вместо этого последовало множество ничего не значащих слов.

Арон направил дуло в голову испанца. Карлос обмочился, закрыл лицо руками и дико заорал, терзаемый животным страхом, вопрошая себя, где же его похоронят.

Два громких выстрела из пистолета. С дерева взметнулась стая птиц. Эхо постепенно угасало над окрестностями.

Расслабленное тело Карлоса лежало у Арона под ногами. Отвращение от содеянного скопилось в слюне. Арон Гейслер сплюнул – не на Карлоса, а рядом, как будто вкус во рту делал это чувство невыносимым. Затем ногой засыпал кровавые пятна у головы Карлоса песком и гравием, достал телефон, сфотографировал труп и пошел обратно к дому.

Соня стояла на веранде.

– Арон?

Он остановился и повернулся к Соне, не глядя на нее.

– Выпусти Пино. И подготовься к переезду.

– Куда мы поедем?

– Во Францию, в дом в Вильфранше, – ответил Арон.

Он вошел в дом. В столовой окинул взглядом стол, все фотографии, весь свой мир. Теперь тот кардинально изменился.

Арон подошел к стене, засомневался, потянул за цепочку, свисавшую с потолка, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Он слышал, как за стеной над столом шипят душевые лейки. Миллионы маленьких серебристых капель кислоты пробивались через крошечные отверстия и создавали неподвижную дымку, медленно опускавшуюся на стол, уничтожая все, что на нем лежало, и оставляя после себя неузнаваемую светло-серую массу.

* * *

В своей спальне Арон вытащил из открытого сейфа старый потрепанный блокнот, полистал его и нашел то, что искал. Указательным пальцем вбил цифры в свой электронный блокнот. Номер направился в Берлин, Франке Тиедеманн, маме Лотара, сына Гектора.

Звук автоответчика запищал у него в ухе.

– Франка, ты знаешь, кто это. Ты можешь позвонить мне или связаться со мной самым удобным для тебя способом. Но мне нужно, чтобы ты ответила как можно скорее.

Он положил трубку.

* * *

Три часа спустя Арон, Соня и Раймунда вместе с Гектором покинули дом в горах и начали свой марафон на южное побережье Франции, к дому в Вильфранше. Они ехали без остановок – Арон нервничал. Нервничал за сохранность Гектора там, сзади. Но еще и боялся. Признаки, которые заметила Раймунда. То, что Гектор подавал признаки мозговой активности, возможно, означало, что он может очнуться. И как Арон будет действовать? Справятся ли они с трудной задачей сделать все как надо при таком неожиданном пробуждении? И каким будет Гектор? Другим?

В обычной ситуации Арон воспринял бы все спокойно, – так он чаще всего добивался успеха. Но это спокойствие найти не получалось. Все сейчас представляло опасность.

Через семнадцать часов они достигли цели. Дом был огромный и шикарный, стоял на холме с видом на мыс Кап-Ферра и Средиземное море.

Они расположились на новом месте.

Кровать, в которой лежал Йенс, была мягкой, простыня – белой, а подушка – слишком большой. Он чувствовал сухость везде – в горле, во рту, в глазах. Кожа и губы горели.

Вдалеке тарахтел трактор, за окном кудахтали куры, в радиоприемнике тараторил мужчина.

Вошла женщина, удивленно уставилась на Йенса и, положив руку на грудь, заговорила на испанском почти так же быстро, как и мужской голос в радиоприемнике. Она что-то рассказывала Йенсу, показывая на потолок, или же она имела в виду небо. Женщина была эмоциональна и много жестикулировала; выражение ее лица все время менялось – то радостное, то удивленное или ошарашенное.

Йенс не понимал ни слова.

– Где я? – прошептал он на английском.

Женщина продолжала балабонить, по-видимому не поняв вопроса. Она налила воды в стакан, не замолкая ни на секунду, и вышла.

Йенс потянулся за стаканом – тело болело – и залпом выпил воду. Ставя стакан обратно на тумбочку, заметил, что кончики пальцев правой руки покрыты краской. Сине-лиловый цвет, чернила… отпечатки пальцев.

Надо торопиться. Он собирался было встать, как вдруг что-то дернуло его за лодыжку, и ногу до колена пронзила боль. Йенс сорвал одеяло. На ноге – наручники, прикрепленные к металлической спинке кровати. Он дернул и попытался выбраться, но наручники держали крепко.

За окном – хруст гравия под колесами автомобиля, квохтанье кур и шум крыльев; автомобиль остановился. Двери открылись и захлопнулись; шаги по гравию; Йенс расслышал, что идут двое. Потом они быстро вбежали по лестнице, открыли входную дверь, и вот он уже слышит резкие шаги около своей комнаты…

Вошли двое мужчин. Один в штатском – костюм, белая рубашка, из-под которой виднелась майка, на шее позолоченный полицейский медальон. За ним следовал коллега в форме.